* * *– Si vous n’avez rien ? me dire,[22] – несется из залы… В зале гвалт… Аплодируют всякому, кто бы ни появился на сцене… Канканчик бедненький, плохонький, но в первых рядах слюнотечение от удовольствия… Взгляните на публику в то время, когда голосят: «Долой мужчин!» Дайте в это время публике рычаг, и она перевернет землю! Орут, голосят, визжат… – Шш… ш… ш… – шикает в первых рядах офицерик какой-то девице… Публика неистово протестует шиканью, и от аплодисментов содрогается вся Большая Дмитровка. Офицерик поднимается, поднимает вверх голову и важно, с шумом и звоном, выходит из зала. Достоинство, значит, поддержал!.. Гремит венгерский оркестр. Какие все эти венгерцы карапузики, и как они плохо играют! Конфузят они свою Венгрию! За буфетом стоят сам г. Кузнецов и мадам с черными бровями; г. Кузнецов виночерпствует, мадам получает деньги. Рюмки берутся приступом. – Рррюмку водки! Послушайте! Вводки! – Царапнем, Коля? Пей, Мухтар! Человек со стриженой головой тупо смотрит на рюмку, пожимает плечами и с остервенением глотает водку. – Не могу, Иван Иваныч! У меня порок сердца! – Плюнь! Ничего твоему пороку не поделается, ежели выпьешь! Юноша с пороком сердца выпивает. – Еще рюмку! – Нет… У меня порок сердца. Я и так уж семь выпил. – Плюнь! Юноша выпивает… * * *– Мужчина! – умоляет девочка с острым подбородком и кроличьими глазками: – угостите ужином! Мужчина ломается… – Есть хочу! Одну только порцию… – Пристала… Челаэк! Подается кусок мяса… Девочка ест, и… как ест! Ест ртом, глазами, носом… У стрельбы в цель идет ожесточенная стрельба… Тирольки, не отдыхая, заряжают ружья… А две тирольки недурны немножко… В стороне стоит художник и рисует на обшлаге тирольку. – До свиданиа… Будьте здоговы! – кричат тирольки. Бьет два часа… В зале танцы. Шум, гвалт, крик, писк, канкан… Духота страшная… Зарядившиеся вновь заряжаются у буфета, и к трем часам готов уже кавардак. В отдельных кабинетах… Впрочем, уйдемте! Как приятен выход! Будь я содержателем Salon des vari?t?s, я брал бы не за вход, а за выход… Суд*Изба Кузьмы Егорова, лавочника. Душно, жарко. Проклятые комары и мухи толпятся около глаз и ушей, надоедают… Облака табачного дыму, но пахнет не табаком, а соленой рыбой. В воздухе, на лицах, в пении комаров тоска. Большой стол; на нем блюдечко с ореховой скорлупой, ножницы, баночка с зеленой мазью, картузы, пустые штофы. За столом восседают: сам Кузьма Егоров, староста, фельдшер Иванов, дьячок Феофан Манафуилов, бас Михайло, кум Парфентий Иваныч и, приехавший из города в гости к тетке Анисье, жандарм Фортунатов. В почтительном отдалении от стола стоит сын Кузьмы Егорова, Серапион, служащий в городе в парикмахерской и теперь приехавший к отцу на праздники. Он чувствует себя очень неловко и дрожащей рукой теребит свои усики. Избу Кузьмы Егорова временно нанимают для медицинского «пункта», и теперь в передней ожидают расслабленные. Сейчас только привезли откуда-то бабу с поломанным ребром… Она лежит, стонет и ждет, когда, наконец, фельдшер обратит на нее свое благосклонное внимание. Под окнами толпится народ, пришедший посмотреть, как Кузьма Егоров своего сына пороть будет. — 51 —
|