|
– Не заступитесь, барон! – сказал Цвибуш. – Почему? – Потому что это невозможно… Я имел честь получить пощечину не от маленького человека, а от очень большого. Никакое ядро не в состоянии долететь до этого человека! Да и не следует заступаться! Моя дочь капризничает! – Что за пустяки! Для меня одинаково, кто бы ни оскорбил! Мое ядро, если только нужно, долетит до всякого… Рассказывай, Илька. Я помогу тебе. Заикаясь, глубоко вздыхая и то и дело повторяясь, Илька поведала Артуру фон Зайниц свое горе. Когда она, рассказывая, дошла до графини Гольдауген, поднявшей хлыст, барон нахмурился. – Так это… была женщина? – спросил он. – Да, графиня Гольдауген… – Гм… Дальше… Барон страшно побледнел и почесал себе лоб. – Дальше, дальше… Я слушаю… Так женщина ударила его? Не мужчина? – Женщина, барон! – Гм… Так… Отчего же ты не продолжаешь? Когда Илька рассказала о том, как упал под ноги лошади ее отец, как он потом обливался кровью, барон взглянул на Цвибуша… – Губу это она тебе рассекла? – спросил он. – Ну, стоит ли об этом говорить? Поговоримте лучше, господа, о политике! – Я тебя, старый дурак, спрашиваю, она рассекла тебе губу или не она? – крикнул барон и ударил кулаком по траве. – Дочь страдает из-за него, а он шутит! Не люблю шутов! – Она, она! – сказала Илька. – Облекаю старого дурака в молодую шкуру и возвращаю его по принадлежности! – проворчал Цвибуш. – Я не шучу, а говорю правду! Политика много лучше разговоров, из которых не выйдет решительно ничего путного… Илька показала руками, сколько приблизительно крови пролил ее отец, как он хромал, когда плелся к часовне. Когда она рассказала о судье и передала все до единого его слова, барон презрительно усмехнулся и плюнул в сторону. Плевок отлетел на две сажени. – Скоты! – проворчал он… – Да, он прав! Эта каналья права! Он не мог ничего сделать. Этот гольдаугенский Аристид* такой же раб Гольдаугенов, как и та лошадь, которая чуть было не раздавила этого шекспировского шута, твоего отца! – Мне не бывает так досадно, – кончила Илька, – когда моего отца бьют пьяные мужики или полицейские. Полиция, барон, не позволяет нам играть в больших городах. Но мне досадно, обидно, оскорбительно… обидно, когда женщина, образованная, знатная, с нежным лицом… И какое она имеет право смотреть на нас так надменно, так презрительно? Никто не имеет права так смотреть на нас! Илька поднесла пальцы к лицу и заплакала… — 184 —
|