|
– Постой! Разве такая улица есть в Петербурге? – А черт его знает. Знакомое словцо. Впрочем, поставлю для верности Невскую улицу! Итак: «…высокий молодой человек шагал по Невской улице, свернул на Конюшенную и вошел, потирая руки, к „Медведю“. „Что, холодно, monsieur?“ – спросил метрдотель, подавая карточку. – „Mais oui[5], - возразил молодой сей господин. – Я есть большой замерзавец на свой хрупкий организм!“» – Послушай, – робко перебила жена. – Разве есть такое слово «замерзавец»? – Ну да! Человек, который быстро замерзает, – суть замерзавец. Пишу дальше: «Прошу вас очень, – сказал тот молодой господин. – Подайте мне один застегай с немножечком poisson bien frais[6] и одну рюмку рабиновку». – Что это такое – рабиновка? – Это такое… du водка. – А по-моему, это еврейская фамилия: Рабиновка – жена Рабиновича. – Ты так думаешь?.. Гм! Как, однако, трудно писать по-русски! И принялся грызть перо. Грыз до утра. * * *И еще год пронесся над писателем и его женой. Писатель пополнел, округлел, завел свой auto – вообще, та вечерняя газета, где он вел парижскую хронику, – щедро оплачивала его – «сет селебр рюсс»[7]. Однажды он возвращался вечером из ресторана, где оркестр ни с того ни с сего сыграл «Боже, царя храни…». Знакомая мелодия навеяла целый рой мыслей о России… – О, нотр повр Рюсси![8] – печально думал он. – Когда я приходить домой, я что-нибудь будить писать о наша славненькая матучка Руссия. Пришел. Сел. Написал: «Была большая дождика. Погода был то, что называй веритабль петербуржьен[9]. Один молодой господин ходил по одна улица, по имени сей улица: Крещиатик. Ему очень хотелось manger[10]. Он заходишь на Конюшню сесть на медведь и поехать в restaurant, где скажишь: garcon, une tasse de[11] рабинович и одна застегайчик avec[12] тарелошка с ухами…» * * *Я кончил. Мой собеседник сидел, совсем раздавленный этой тяжелой историей. Оборванный господин в красной феске подошел к нам и хрипло сказал: – А что, ребятежь, нет ли у кого прикурить цигарки! – Да, – ухмыльнулся мой собеседник. – Трудно вам уехать из русского города! Язык богов*Маленькая грязная комнатка, с гримасой бешенства сдаваемая маленькой грязной гречанкой одному моему безработному знакомому. Он слишком горд, чтобы признать отчаянное положение своих дел, но, зайдя к нему сегодня, я сразу увидел все признаки: вымытую собственными руками рубашку, сушившуюся на портрете Венизелоса, тарелку, на которой лежал огрызок ужасающей жареной печёнки с обломком семита, – отложенные в качестве ужина, грязная, закопченная керосинка с какой-то застывшей размазней в кастрюле. — 78 —
|