|
– Сейчас не могу – для мамы в аптеку бегу. – Вот, осел-то! Ну, сбегай в аптеку, отнеси лекарство, а потом и иди за сторожем! Когда мальчик скрылся с глаз, кучка людей успокоилась и снова вернулась к безмятежному курению, жеванию и посасыванию. – Сэр! – Мусью?.. – Я думаю, что мы сделали все, что могли. – О, yes! – Мы не вытащили его за волосы! – Потому что это было бы насилием! – Мы не взломали двери сторожки! – Потому что это было бы незакономерно! – И, наконец, бросили ему суконку и коньяк! – Не наша вина, что все это потонуло! – Глядите-ка! Не кажется ли вам, что пузыри пускает? – Конечно: это от удовольствия, что помощь близка. Старого сторожа нашли только к вечеру. На пленарном заседании конференции. Избранник рабочей партии, – он как раз в этот день произносил очередную речь, посвященную возрождению России. Тоска по родине*Гнилая константинопольская погода. С неба падают редкие капли скудного дождя, будто кто-то сверху брызгает облысевшим кропилом. Над крышей что-то взвизгивает и ревет: очевидно, это черти украли христианскую душу и никак не могут ее поделить. Но в ночлежке, где на нарах сгрудились несколько русских, тепло. Даже душно. Не спится. Идет тихий разговор, часто прерываемый длинной ленивой зевотой. – Сволочи эти большевики! Какого черта из-за них я должен болтаться тут в турецкой ночлежке?! Кто я есть? Я есть русский человек! Значит, я должен жить в России. – Это ты верно. Ежели ты, скажем, скрипка, то должен лежать в скрипичном футляре. А эти скоты засунули скрипку в флейточный футляр! Рази можно? – Почему теперь – Рождество Христово – и дождь. Как так возможно? Я, может быть, об эту пору не переношу дождя. Мне снег нужен… – Хороши снега у нас в Москве! Нормальные. Полозья скрипят, бубенцы на ванькиных клячах звенят. Вот жилось! Я раз это от Курского вокзала в Газетный переулок ездил – два пальца отморозил. Вот это была жизнь! Не жизнь, а масленица. – А мы тоже раз с компанией в Петровский парк ездили, а они возьми для смеху и столкни меня в снег! А сами – деру. Эх, жилось!! – Ну, и что же? – Насчет чего? – Да вот в снегу-то. Ведь не до сих же пор ты там лежишь? – Зачем до сих пор? И часу не прошло – пьяные купцы подобрали. Воспаление легких было. – Чего же ты теперь радуешься, дурак? – Как же мне не радоваться, если я тогда полтора месяца у себя на Малой Кисловке пролежал. Лежу в чистенькой постельке, доктор каждый день, а в окно – рябина в снегу, а на снеге голубые бриллиантики от солнышка горят. Тепло, в печке дрова гудят, а предо мной яички всмятку и котлетка, только что изжаренная. И все кругом говорят: — 38 —
|