|
– Да, да!.. Я вижу, вы поняли мой замысел. – Мотылек! – сказал расставшийся окончательно со своей тоской Меценат. – Ты должен устроить эти стихи в какой-нибудь журнал. – Обязательно устрою. За такие стихи всякая редакция зубами схватится. Новакович отвел Куколку в сторону и спросил шепотом: – Ну, как вам нравится общество, в которое я вас ввел? – Чудесное общество. Они все такие тонкие, понимающие… – Еще не то будет. Вы коньяк пьете? – Да… собственно, не пью… – Ага! Ну, значит, выпьете. Анна Матвеевна! Надеюсь, икорка у вас на льду стояла? – Для тебя еще буду на лед ставить!.. – Анна Матвеевна! Не забывайте, что я знал вашего папу. – Врешь ты все, – проворчала скептическая старуха. – Он уж лет тридцать будет как помер. – Ну, что ж. А мне уже под пятьдесят. Вы не смотрите, что я такой моложавый. Это я в спирту сохранялся. Боже, как быстро жизнь мчится! Как сейчас помню вашего отца… Веселый был старик! Мы с ним часто рыбу удили… – Да, неужто ж, верно, знал отца?! – зацепилась на удочку старуха. – Нешто ты тоже зарайский? – Я-то? Всю жизнь. Еще, помню, у вашего папы коровка была… серенькая такая… – Бурая. – Во-во. Серовато-бурая. Хорошее молоко давала. Старик часто меня угощал. «Сережа, говорит, ты мне первый друг. Жалко, говорит, что моя дочка Анюта уже замуж вышла. А то был бы ты мне зятем». – Скажете тоже! – застыдилась Анна Матвеевна, расстилая на ковре скатерть. У Новаковича была странная натура: он мог так нахально рассказывать о самых невероятных вещах, способен был так просто и самоуверенно лгать, что одним своим тоном мог поколебать недоверие самого скептического слушателя. Почему-то из всей компании нянька Мецената отдавала предпочтение именно Новаковичу и даже изредка высыпала ему в карман целую сахарницу колотого сахару, который он ел, уверяя всех, что сахар придает крепость костям. Приятелям он рассказывал: – Отчего я такой сильный? Исключительно от сахару Да еще сырую морковь ем, как заяц. Поэтому медный пятак мне согнуть в трубку ничего не стоит. – Ну, вот тебе пятак – согни его. – Зачем же его портить, – хладнокровно говорил Новакович, опуская пятак в карман, – он мне на трамвай пригодится. – Экий ты, братец. Ну, вот тебе еще пятак – согни. – Вот спасибо. На первый пятак я проеду только туда, а на второй смогу вернуться обратно. И второй пятак находил упокоение вместе с первым в широком кармане студенческих брюк Новаковича. — 244 —
|