|
Решили: наворовать ящиков, потом доколотить Андриенку, а потом отправиться опять воровать ящики. Так и сделали. Поколоченный мною Андриенко давал клятву в вечной ко мне ненависти, а костер, пожирая нашу добычу, поднимал красные дымные языки почти до самого неба… Веселье разгоралось, и дикий рев одобрения встретил Христу Попандопуло, который явился откуда-то с целой деревянной лестницей на голове: – Я себе така думаю, – весело кричал он, – сто стоит теперя одна дома, а у нему нету лестницы, чтоба попадити на верхняя этаза. – Да неужели ты домовую лестницу унес? – Ма, сто такая: домовая не домовая – лис бы горела! Все весело смеялись, и веселее всех смеялся тот взрослый простак, который, как оказалось потом, вернувшись к себе домой на Четвертую Продольную, не мог попасть на второй этаж, где его с нетерпением ждали жена и дети. Все это было очень весело, но, когда я, после окончания церемонии, возвращался домой с пустыми руками, – сердце мое защемило: весь город будет разговляться свячеными куличами и яйцами, и только наша семья, как басурмане, будет есть простой, не святой хлеб. – Правда, – рассуждал я. – Я, может быть, в Бога не верую, но вдруг все-таки Бог есть и он припомнит мне все мои гнусности: Андриенку бил в такую святую ночь, кулича не освятил да еще орал на базаре во все горло не совсем приличные татарские песни, чему уж не было буквально никакого прощения. Сердце щемило, душа болела, и с каждым шагом к дому эта боль все увеличивалась. А когда я подошел к отверстию под крыльцом и из этого отверстия выскочила серая собака, что-то на ходу дожевывая, – я совсем пал духом и чуть не заплакал. Вынул свой раздерганный собакой узел, осмотрел: яйца были целы, но зато кусок колбасы был съеден и кулич с одного бока изглодан почти до самой середины. – Христос воскресе, – сказал я, заискивающе подлезая с поцелуем к щетинистым усам отца. – Воистину!.. Что это у тебя с куличом? – Да я по дороге… Есть захотелось, – отщипнул. И колбасы… тоже. – Это уже после свячения, надеюсь? – строго спросил отец. – Д-да… гораздо… после. Вся семья уселась вокруг стола и принялась за кулич, а я сидел в стороне и с ужасом думал: – Едят! Не свяченый! Пропала вся семья. И тут же вознес к небу наскоро сочиненную молитву: «Отче наш! Прости их всех, не ведают бо что творят, а накажи лучше меня, только не особенно чтобы крепко… Аминь!» Спал я плохо – душили кошмары, – а утром, придя в себя, умылся, взял преступно заработанный рубль и отправился под качели. — 300 —
|