|
Это было такое замечательное предложение, что у меня дух захватило. – Рубль? Верно? А за что? – Пойди сегодня ночью в церковь, посвяти кулич. Я сразу осел, обмяк и нахмурился. – Тоже вы скажете: святи кулич! Разве я могу? Я маленький. – Да ведь не сам же ты, дурной, будешь святить его! Священник освятит. А ты только снеси и постой около него! – Не могу, – подумав, сказал я. – Новость! Почему не можешь? – Мальчики будут меня бить. – Подумаешь, какая казанская сирота выискалась, презрительно скривился отец: – «Мальчики будут его бить». Небось сам их лупцуешь, где только ни попадутся. Хотя отец был большой умный человек, но в этом деле он ничего не понимал… Вся суть в том, что существовали два разряда мальчиков: одни меньше и слабосильнее меня, и этих бил я. Другие больше и здоровее меня – эти отделывали мою физиономию на обе корки при каждой встрече. Как во всякой борьбе за существование – сильные пожирали слабых. Иногда я мирился с некоторыми сильными мальчиками, по другие сильные мальчики вымещали на мне эту дружбу, потому что враждовали между собой. Часто приятели передавали мне грозное предупреждение: – Вчера я встретил Степку Пангалова, он просил передать, что даст тебе по морде. – За что? – ужасался я. – Ведь я его не трогал? – Ты вчера гулял на Приморском бульваре с Косым Захаркой? – Ну, гулял! Так что ж? – А Косой Захарка на той неделе два раза бил Пангалова. – За что? – За то, что Панталон сказал, что он берет его на одну руку. В конце концов, от всей этой вереницы хитросплетений и борьбы самолюбий страдал я один. Гулял я с Косым Захаркой – меня бил Пангалов, заключал перемирие с Пангаловым и отправлялся с ним гулять – меня бил Косой Захарка. Из этого можно вывести заключение, что дружба моя котировалась на мальчишеском рынке очень высоко, – если из-за меня происходили драки. Только странно было то, что били, главным образом, меня. Однако если я не мог справиться с Пангаловым и Захаркой, то мальчишки помельче их должны были испытывать всю тяжесть моего дурного настроения. И когда по наглей улице пробирался какой-нибудь Сема Фишман, беззаботно насвистывая популярную в нашем городе песенку: На слободке есть ворожка, Барабанщика жена… я, как из земли, вырастал и, став к Семе вполоборота, задиристо предлагал: – Хочешь по морде? Отрицательный ответ никогда не смущал меня. Сема получал свою порцию и в слезах убегал, а я бодро шагал по своей Ремесленной улице, выискивая новую жертву, пока какой-нибудь Аптекаренок с Цыганской слободки не ловил меня и не бил – по всякой причине: или за то, что я гулял с Косым Захаркой, или за то, что я с ним не гулял (в зависимости от личных отношений между Аптекаренком и Косым Захаркой…). — 298 —
|