|
Усталый, брел он дальше. – Эхо хорошее, церковное! Не нужно-ли? Отчетливое исполнение, чистая работа. – Нет, не надо. – Да почему? Турист эхо любит. Взяли бы меня, а? – Нет, неудобно… То полтораста лет не было эха в церкви, a то вдруг – на тебе – сразу появилось. – А вы купол перестройте. – Будем мы из-за тебя купол перестраивать… Иди себе с Богом. Он бы умер с голода, если бы я его не взял себе в слуги. * * *Я долго молчал, размышляя о судьбе несчастного Джустино; потом спросил: – Что же с ним сталось? – Промучился я с ним год. Все не хватало духу выгнать. И когда я, взбешенный его манерой варить кофе, в котором было на треть бензину, кричал: «сегодня же забирай свои вещи и проваливай, бездарный негодяй!» – он прятался в соседнюю комнату и оттуда я слышал очень искусное эхо моих слов: «бездарный негодяй… дарный негодяй… и-й негодяй… негодяй… дяяй… яяя…» Это все, что умел делать несчастный искалеченный своей ненормальной судьбой парень. – Где же он теперь? – Выгнал. Что с ним, не знаю. Впрочем, недавно мне в Пизе говорили, что в одной близлежащей деревушке есть церковь, в которой замечательное эхо, – повторяемое восемь раз. Весьма возможно, что мой горемыка-слуга снова попал на свои настоящие рельсы… Пирамида Хеопса*Начало всей этой истории почему-то твердо врезалось мне в память. Может быть, именно, потому я имею возможность, ухватившись за этот хвостик, размотать весь клубок, до самого конца. Приятно, очень приятно следить со стороны за человеком, который в простоте душевной уверен, что все звенья цепи его поступков скрыты от чужого взгляда и, потому он, – вышеупомянутый человек – простодушно и бесстыдно распускается пышным махровым цветком. Автор – большой любитель таких чудесных махровых цветков. Итак, хватаю эту историю за самый хвост: Четыре года тому назад мне пришлось прожить целую неделю в квартире Новаковича – того самого, который однажды зимой уверил всех, что может проплыть в воде шесть верст, a потом, когда я, поймав его летом в Севастополе, заставил проделать это – Новакович отказался под тем предлогом, что какой-то купальщик плюнул перед тем в воду. Несмотря на такие странные черты своего характера, Новакович был в сущности хорошим человеком, веселым, жизнерадостным – и я не без удовольствия прожил у него эту неделю. Как-то после обеда, уходя из дому, мы измыслили забавную мистификацию: напялили на мольберт пиджак и брюки Новаковича, набили это сооружение тряпками, увенчали маской, изображавшей страшную святочную харю и, крадучись, ушли, оставив дверь полуоткрытой. — 148 —
|