«Мы счастливы приветствовать известного пианиста Зоофилова, посетившего наш богоспасаемый город с целью дать концерт на пианино. Публика, конечно, подарит своей благосклонностью виртуоза, который приехал, даже. невзирая на суровую температуру. Кстати, несколько чёрточек из жизни концертранта: рассказывают, что беззаботный артист собрался ехать в турне налегке, не имея теплого платья, и в самый последний момент положение было спасено другом талантливого артиста, Трупакиным, одолжившим. ему волчью шубу. Только таким образом талантливый артист мог, как говорили древние, перейти через Рубикон»… После концерта Зоофилов ужинал со своим импрессарио и с поклонниками. Было много выпито… пили за всех: за Зоофилова, за искусство, за поклонников, за Бетховена… – Спасибо за тёплый приём, – сказал, утирая слезу, Зоофилов. – Нет, – сказал подвыпивший импрессарио… – Давайте выпьем лучше за то, что согрело Зоофилова лучше нашего приёма: за знаменитую трупакинскую шубу! Зоофилов вскочил с места так порывисто, что опрокинул стул. – Стойте! – закричал он. – Не могу больше!! Дайте мне татарина! Ради бога! Где тут у вас татарин! IV– Алло! – сказал Трупакин, беря телефонную трубку. – Кто у телефона? Анна Спиридоновна? Моё почтение! Что? Как? Да, плохо. Никак я не могу, старый дурак, разочароваться в людях. А они и пользуются этим… Сижу я теперь и думаю: стоит ли делать людям добро. Что? А случилось то, что я по своей доброте одолжил на недельку этому несчастному Зоофилову хорошую волчью шубу, а он… что бы вы думали, что он сделал? Ни более ни менее, что продал её татарину, а деньги пропил со своими распутными друзьями… стоит ли после этого… Что? Прощайте. Трупакин повесил трубку и, печально опустив голову, вышел в прихожую. – Я ухожу, Палашка… Вот, брат Палашка, отплатили мне, старому дураку, за моё доверие. Волчья-то шуба – ау! Не-ет! Видно, добро-то нынче не в цене… Не люди пошли, а тигры пошли, господа!.. Выйдя на улицу и усевшись на извозчика, Трупакин втянул в себя воздух и сказал: – А морозец-то здоровый! – Да… Подковыривает. – Бедному-то человеку, который без шубы, круто. – Это уж и разговору нет. – Да только, брат, нынче не человек пошёл, а леопард. Ходил тут ко мне музыкант один, – и дай да дай ему волчью шубу! Холодно, вишь, ему было… Ну-с, дал я ему шубу, и что ж бы ты, брат извозчик, думал… ПоследнийIКогда начинают восторгаться культурой, прогрессом и завоеванием техники, сердце мое сжимается от жалости к мирной несложной старине, ко всему поэтичному и уютному прошлому, которое безвозвратно кануло в вечность, и – главным образом – к тем большим, простодушным наивным детям, которые, под общим названием призраков, населяли старые заброшенные дома и замки, считали своим священным долгом пугать время от времени трусливых обитателей этих домов и делали это с такой примитивностью и скупостью приемов, которая в наши дни вызвала бы только легкое пожатие плеч. — 64 —
|