|
Пристав побагровел. – Да ты кто такой? – Опять же чугреевский. Они: «Тридцать копеек, – говорят, – дозвольте!» Ка-ак? Где такой вакон, чтобы за гнилое сено… Ну, и пошло. – Что пошло? – С пьяного человека что взять, ваше благородие? Известно, ничего. – Ты, брат, что-то хвостом виляешь. Бестолковым прикидываешься. Мужичком-дурачком. – Дурачок и есть. Нешто вумный будет жидятам ухи рвать? Зуд у меня ручной. Как очухаешься, видишь – да-а-а… завинтил. Пристав Бухвостов прыгнул к неизвестному и вцепился ему в горло. – Ты, ты… Как тебя, зовут? – Меня-то? А Савелием. У Чугреевых в амбарных. Савелий Шестихатка по хфамилии. Пристав Бухвостов оттолкнул от себя Савелия и с ревом вылетел в переднюю. – Ушел! Упустили мерзавца! Оставшись один, Савелий поднял недоуменно брови и сказал, обращаясь к портрету в золотой раме: – Вот, поди ж!.. Не выпьешь – ничего, а выпьешь – сейчас в восторг приходишь. Тому ухо с корнем выдрал, этому зубы… Ежели с таким характером, то ухов, брат Шестихатка, для тебя жиденята не напасутся! Жирно! Нервы*IКогда Царапов проснулся, его неприятно поразило, что платье его не было вычищено и ботинки валялись тут же около кровати, забрызганные грязью. Сердце Царапова сжалось, сделалось маленьким, злобным и провалилось куда-то вниз, пронизавши тело, и простыню, и пружинный матрац. – Черт их всех раздери! – прошептал, передернувшись мелкою дрожью, Царапов. Потом вскочил, сжал губы в мучительную складку и стал одеваться. Забрызганные грязью ботинки вызывали в нем решительное отвращение… Он натянул их на ноги и стал шарить концы шнурка. Через минуту обнаружилось, что концы влезли вместе с ногой внутрь ботинка, и это заставило Царапова заскрежетать зубами и громко выругаться. Он сел на стул, злобно взмахнул обеими ногами и ботинки слетели с ног, причем один попал на подзеркальник, свалив хрустальный пульверизатор. Царапов пришел в неистовство. Поймал оба ботинка, снова натянул на ноги и стал нервно зашнуровывать их. Но на половине этого утомительного занятия шнурок не выдержал бешеных движений Царапова и лопнул. Царапов сорвал с ног ботинки и стал топтать их, шепча прыгающими губами что-то нечленораздельное. Вынул из шкафа новые лакированные туфли и надел их, хотя через окно было видно, что шел дождь и улицы покрылись липкой грязью. – Пусть! – шипел он. – Пусть! Одевшись, Царапов вышел из комнаты и с какой-то злобной радостью встретил идущую с подносом горничную Лушу. — 150 —
|