|
Примерно в то же время монах-доминиканец из Калабрии Томмазо Кампанелла написал подобную работу, проведя двадцать восемь лет за решеткой за то, что замышлял освободить Неаполь от испанцев. Уходящая корнями в труды Платона и других античных авторов, его книга называется «Город Солнца», как и произведение Ямбула. Она написана как «диалог между Великим магистром ордена госпитальеров и генуэзским морским капитаном, его гостем». Капитан рассказывает: «В ходе моего путешествия прибыл я к Тапробане и был вынужден сойти на берег в том месте, где из-за страха перед местными жителями скрывался в лесу. Потом вышел из него и увидел, что стою на широкой равнине прямо под экватором… Я наткнулся на большую группу мужчин и вооруженных женщин, большинство из которых не понимали нашего языка. Они отвели меня тотчас в город Солнца». Сей город стоял на холме, окруженный семью огромными стенами или кольцами, каждая из которых соответствовала планете. Люди носили тоги поверх комбинезонов, белые днем и красные ночью. Как новые атланты Бэкона, они отличались пристрастием к науке, как республиканцы Платона, исповедовали обобществление женщин и детей. Еще один современник Бэкона, немецкий священнослужитель-лютеранин Иоганн Валентин Андре, в 1619 г. написал аналогичный труд: «Христинополис», идеальный город, соединил в себе аскетизм Мора, научность Бэкона и беззаветную набожность самого Андре. Андре, очевидно, стал основателем розенкрейцеров, поскольку считается автором серии анонимных манифестов, появившихся в те времена и призывавших мудрых и просвещенных организовать тайное общество и назвать его Орденом розы и креста, чтобы реформировать Европу. Хотя проект Андре не увенчался успехом, оккультисты и шарлатаны с тех пор использовали эти памфлеты в своих интересах, заявляя, что они и есть настоящие розенкрейцеры. Все эти утопии дали свободу предубеждениям их авторов. Так, холостяки Платон и Кампанелла проповедовали обобществление женщин, а женатые Мор и Андре стояли за семью. Те, кто (подобно Бэкону) питали слабость к роскоши и церемониям, наполняли свои утопии такими представлениями, а те, кто не питали – навязывали всем свой скучный натурализм. Это напоминает анекдот об агитаторе, который разглагольствует перед толпой о том, что вот случится революция, и богатым придется работать до седьмого пота, а им, рабочим, можно будет уплетать клубнику. Голос из толпы: «Товарищ, а я не люблю клубнику!» Агитатор: «Дойдет до революции – полюбишь!» Справедливости ради надо отметить, что в «Законах» Платон отказывается от чистого коммунизма, как от неподходящего нашему несовершенному миру строя. Вместо этого он пропагандирует «государство второго сорта», очень похожее на современные ему греческие города-государства, управлявшиеся аристократией и придерживавшиеся нормальных семейных отношений. Он даже объявляет спартанскую конституцию слишком милитаристской, поскольку она не пренебрегает мирными добродетелями наряду с военными. — 181 —
|