|
Есть тайная печаль в весне первоначальной, Когда последний снег, нам несказанно жаль, Когда в пустых лесах негромко и случайно Из дальнего окна доносится рояль. И ветер там вершит круженье занавески, Там от движенья нот чуть звякает хрусталь, Там девочка моя, еще ни чья невеста Играет, чтоб весну сопровождал рояль. Ребята, нам пора, пока мы не сменили Веселую печаль на черную печаль, И Богу своему нигде не изменили, В программах наших судеб передают рояль. И будет счастье нам, пока легко и смело Та девочка творит над миром пастораль, Пока по всей земле, во всех ее пределах Из дальнего окна доносится рояль. 2. Из дневника Марии Корниловой. 22.03.1994 г. Вторник. Странные люди, эти взрослые. Обожают учить других: это надо делать так, а это - так. Нет, чтобы вместо слов показать самим пример. Взять, хотя бы, моего папочку. Как он складно объясняет, почему надо освободить «чердак», то бишь содержимое моей головы. А своего-то освобождать не хочет. Догадываюсь, сколько хлама в его собственной голове. Да, написала... Но вычеркивать не буду, надеюсь, поймет юмор. А еще у меня есть подозрение: Николай Васильевич что-то задумал. Как бы он взял да и не уехал в Мареевку один. Кое-какие догадки у меня были и раньше, а после случая с тем телефонным звонком они переросли в уверенность. Впрочем, о звонке стоит сказать отдельно. Было это в самом конце февраля. Мы в тот день ходили к одному папиному другу. Возвращались поздно. Они там спорили до хрипоты, обсуждая последние политические события. Я даже испугалась. Папин друг доказывал, что как бы ни относиться к существующей власти, но в выборах участвовать необходимо, ибо это рано или поздно приведет нас к созданию гражданского общества. Папа, по-моему, не к месту цитировал Евангелие и утверждал, что любые выборы в данной ситуации... Слово забыла, точно - профанация. Кончилось тем, что Николая Васильевича дядя Володя назвал ретроградом с коричневым оттенком, а папа его - наивным либералом цвета раздавленной незрелой сливы. Как я понимаю, цвет этот - розовый. Оба обиделись, и, хлопнув дверью, мы ушли. Почему пишу об этом так подробно? Когда возвращались домой, я сочиняла свою завтрашнюю речь о терпимости, к которой он так любит призывать других. Почти у самого дома папа вдруг остановился, как вкопанный, и воскликнул: - Как же я об этом раньше не додумался!? - О том, что дядя Володя - цвета сливы? Он засмеялся: - А ну его, да и меня заодно тоже! Я про Гоита. - Ты же говорил... - Постой, дочка. Послушай меня, только внимательно. — 82 —
|