|
Мара притягивала. И вечерами, когда Маша, садясь за пианино, играла что-то под стать своему настроению, я ловил себя на мысли, что дочь моя за этот год очень изменилась. Выросла, повзрослела. Но самое главное - мы с ней были уже не просто отец и дочь, а люди, родственные и по крови, и по душе. И Мара в этом единении наших душ играла не последнюю роль. А еще дочь не переставала удивлять меня какой-то недетской образностью и одновременно глубокомысленностью своего мышления. Понимаю, все это очень субъективно: мало ли что восторженный отец скажет о единственной дочери. - А всего-то прошло девять месяцев, - заговорил я как-то с ней. - Это ты к чему, папа? - продолжая играть на пианино, спросила Маша. - Да вот, смотрю на тебя - и удивляюсь: другой человек передо мной сидит. - Внутренне или внешне другой? - засмеялась дочь. И вдруг стала серьезной. - Чему ты удивляешься? Не только я изменилась, изменился и ты. - Вот как? - Конечно. Помнишь, как в ночь на Ивана Купалу мы сидели на горе? Над нами мириады звезд, ты еще стихи читал: «Открылась бездна, звезд полна»... - Дочка, я это помню. Что ты сказать хотела? - А когда перебивают тебя - не любишь... Ладно, прощаю. И в тот вечер мы о черных дырах говорили. Я запомнили твои слова: «И если кто-нибудь бросит фонарь в направлении черной дыры, то сначала фонарь полетит быстро, затем все тише, тише. Его яркость начнет уменьшаться, он даже изменит свой цвет.» Понял теперь? - Еще не успел: я поражен. - Моей памятью? - Нет, тем, что меня цитируют, как классика. А вот сейчас дошло. Мы - два фонаря, изменившие цвет? - Да. - Грустно. - Почему? - «Фонари», получается, уже вошли в черную дыру. И виноват в этом, как ни взгляни, я. Втянул тебя в эту историю. Жила бы, как все дети. Ходила в одну школу, получала записки от мальчиков, вечерами музицировала... - Папа, прекрати. Ты не виноват. - А кто виноват? «Мой весенний февраль, три сосны за окном и закат, задуваемый ветром»? - Вот видишь, ты Визбора вспомнил. И вспомнил кстати. - Потому что сейчас февраль? - Потому что кто-то мне советовал выбросить из «чердака» все и сделать его чистым. Как я понимаю, для дальнейших умных мыслей и озарений. Маша вышла в другую комнату и вскоре вернулась с гитарой. - Давай нашу любимую. - «Кем приходишься мне ты - не знаю»? - Обижаешь, это ваша с мамой любимая. Мне, пожалуйста, «Апрельскую прогулку». - Понятно, о весне думаешь. - И это тоже. Начинай, папочка. Минуты счастья, как они редки и как блаженны для нашей памяти! Другое дело, что ценим мы их только тогда, когда они уже неповторимы... Пройдут годы, вырастет и улетит, чтобы свить свое гнездо, Маша, а я буду помнить этот февральский вечер в Сердобольске, свет одинокого фонаря за окном, качающийся в такт зимней поземки. Я, знающий три гитарных аккорда, напеваю нехитрую песенку, дочь смотрит на меня своими огромными голубыми глазами, а видит... Меня ли, поющего, или далекий маленький домик на берегу такого же маленького озера? Бог весть. Я же, чем дольше пою визборовскую песню, тем сильнее вхожу в смысл незатейливых внешне слов: — 81 —
|