|
— А теперь нас хотят стереть с лица земли! Раздавить! — закричал Гриша. Он так мучительно выговаривал последнее слово, что казалось, от этого страдало все его тщедушное тело. — Это у него невроз, — кивнула своим мыслям Зоя Олеговна. — Поход реакционных сил, — добавила журналистка. — Действующих по указке КГБ, — пояснил журналист. — Без них не обошлось, — понимающе кивнул Грушин. Он вдруг почувствовал себя в центре внимания — действительно, все глядели теперь на него. Неожиданно он разволновался, машинально взял с подноса одну из небольших просфорок и стал грызть ее, как печенье. — Так это ж на агапу, — вскричала врач-психиатр. — Это ж пища духовная… — Ничего, — снисходительно отметил отец Петр, — не человек для агапы, а агапа для человека. — Мы рассчитываем на вас, — сказал ему Урфин Джус. — Понимаю, берусь опубликовать в журнале проблемную статью. — Будем давить прессом прессы, — ухмыльнулся журналист. — Четвертая власть, — пояснила журналистка. — Хорошо б зарубежье откликнулось, — сказал Урфин. — Это будет такой резонанс, — кивнула Зоя Олеговна и обратилась к нам: — А вы что скажете? — Ах, так вы все в борьбе, гонят вас, — понимающе кивнула Анна. — Но как это все-таки не вовремя! Наконец-то появился академик Рачковский. Дружно ухнув, все выбежали из комнаты его встречать. — Пока шел к вам, братья и сестры, — начал он с порога, — у меня вертелась все мандельштамовская строка «Я буду метаться по табору улицы темной». Вам не приходило в голову, что по латыни Фавор читается именно как «табор»: То есть греческая фита, как мы ее читаем по Рэхлину, дает латинскую тэту в прочтении Эразма. У нас, выходит, фита, у них — тета. Теперь смотрите далее. У нас — вита, у них — бета. У нас — Фавор, у них — Табор. — Так это что — даже табор темной улицы может быть преображен в Фавор? — спросил Грушин. — Хотите с морозца чайку? — предложила Зоя Олеговна. — Чайку, чайку, — кивнул отец Петр. Она принесла Рачковскому чашку чая, положила в розетку варенье. Все вдруг замолчали и дружно наблюдали, как Рачковский дует на кипяток, как накладывает варенье в чай. Как отпивает, морщится, приговаривает: — Горячо, горячо. — Михаил Михайлович, — нарушил паузу отец Петр. — Позвольте довести до вашего сведения некоторые подробности. С одной стороны, сейчас повсеместно, буквально во всех храмах, развилась новая ересь: послушание иерархии. То есть как иерархия скажет, так и поступай, так и служи. И этой ереси надо как-то противостоять. А с другой стороны, напомню вам, что наша община, состоящая из цвета московской интеллигенции, с самого начала своего существования находилась под пристальным вниманием органов и косыми взглядами священноначалия. — 36 —
|