|
Принимал их сам наместник — такие большие военные начальники пожаловали. И вот угораздило их остановиться на мостике, аккурат над тем местом, где трудился в поте лица своего смиренный иеромонах. Но проблема была в том, что переводчица накануне потравилась от щедрых возлияний, которые происходили в воинской части, и теперь она вела себя не совсем адекватно, то хватаясь за поясницу, то за лоб, то за живот, и казалось, совсем плохо понимала не только по-французски, но и по-русски. — А что, кажется, у вас священникам разрешается жениться? — спросил наместника один из французов. — Да, — сама отвечала переводчица, как в тумане, словно забыв, что ей надо переводить. — А где же жены? — удивился француз. — Священницы? А кто их знает, наверное, сидят себе по комнатам и шьют. — И она махнула рукой в сторону корпуса. — Шьют? — удивился француз. — А что именно? Вся группа уже с интересом прислушивалась к их разговорам. — Да кто что. Что хотят, то и шьют. А что им еще остается делать? Гулять же им здесь запрещено… Никто их никогда здесь не видит. — Так они что — держат своих жен в тайне? — Полнейшей! — отрезала она, поняв, что завралась и борясь с приступом тошноты. Наместник стоял рядом с ней и кивал, делая вид, что он тоже участвует в беседе, что он тоже в курсе… И тут из-под мостика раздался голос, который на чистейшем французском языке произнес: — Это монастырь, и здесь нет никаких жен. Эта женщина явно шутит. Французы в изумлении перегнулись через перила и увидели какого-то мизерабельного, измазанного краской бородача с газетой на голове. — Кто вы? — закричали французы. — У вас великолепный французский выговор, где вы научились так говорить? Вытащили его из-под мостика, окружили, закидали вопросами и были просто потрясены. Ибо слово за слово выяснилось, что их самый главный француз, руководитель комиссии, был учеником родного брата нашего Габриэля — почтенного французского генерала Гастона Делакруа. — Я так почитаю моего учителя! — объяснял всем самый главный француз. — Но вы, как вы сюда попали и что здесь делаете? И почему у вас такой плачевный вид? Габриэль, кротко улыбаясь, сказал несколько слов. Про Иерусалим, про Афон, про русского Патриарха. То и дело раздавалось это: — О! О! А наместник, которого эти басурмане оттеснили, стремясь как можно ближе протиснуться к Габриэлю, стоял на отшибе с военными шишками и делал свирепое лицо. Словно что-то почувствовав, его смиренный чернец вдруг спохватился, сказал: — Ну, передавайте привет моему брату, Франции, а я пошел работать… — 115 —
|