|
- Это же... – у Лизы даже не нашлось слов, - он же клятву Гиппократа давал! - Правильно. Но он же хозяин своего слова – сначала дал, потом взял обратно. К тому же, сама подумай, где сейчас Гиппократ? Сидит на Олимпе, и в ус не дует, а за него другие отдуваются... И вообще, Алиска, - продолжила Глазунова, - к нашему делу это отношения не имеет. Мы просто констатируем факты. А они вещь упрямая. После анестезиолога будет «сам» или «сама» - кто операцию сделает. Намекать никто не станет – больной придумает, как отблагодарить. - Нянечке, чтобы палату вымыла, тоже надо, - меланхолично добавила Люба. - Надо, - философски согласилась Галина, - а еще медсестре. Все дело в количестве драгоценного металла. Что говорить, Москва зажралась, конечно, но уровень там и у нас – небо и земля. - Послушай, Галя, ты так спокойно об этом говоришь. Может, и ты – берешь? - А кто бы мне дал, Алисочка? Я – участковый врач, терапевт. Чернорабочая медицины. Мое дело – ОРЗ и гипертония. У Вадима – другое дело. Захочет человек ребенка от армии отмазать – все отдаст. - Хочешь сказать... - Слушай, солнце мое, ты будто вчера родилась! – вскипела Глазунова. – Хорошо тебе было – за Мишей, как за каменной стеной, а на нашу зарплату попробуй, поживи. Ладно – мир? Все это разговоры. Что делать с Любой – вот вопрос. - А вот Роза... - А что, Роза? Она свое дело хорошо сделала, теперь надо, чтобы и другие все сделали хорошо. Братищева сделала еще одну попытку: - Роза Петровна говорила, что оборудование у нас отличное... - Кто бы спорил... Решено. Ты, лиса, поедешь в Обнинск, - Галина была довольна собой. – Это то, что надо. Во всех смыслах. Глава четырнадцатая. Светлячковая поляна.
Разумеется, Лиза родилась не вчера. Даже когда был жив Миша, Толстикова не жила под стеклянным колпаком. Просто... просто она не видела, и не хотела видеть малейших изъянов у своих друзей. Муж спорил с ней, говорил, что друзей надо не идеализировать, а принимать их такими, какие они есть. Но переубедить Лизу было невозможно. И вот – всего несколько вскользь оброненных слов. Больше всего ее убила та небрежность, с какой Галя все это сказала. И вообще, в последнее время Лизе явно не везло. Опять придирается Лебедева. Всем в «Шуваевском доме» было хорошо известно о совсем неплатонической дружбе между Лебедевой и директором музея Аркадием Борисовичем Слонимским. Толстикову никогда не волновали бабьи пересуды, но одинокая Римма Павловна особо не скрывала своей связи с пятидесятилетним отцом двоих взрослых детей. После смерти Миши Борис Аркадьевич был подчеркнуто внимателен к Лизе. Римме Павловне, по-видимому, это не очень нравилось. Фаворитизму находится место не только во дворцах, но и в скромных провинциальных музеях. Лебедева, немало сил положившая на то, чтобы завоевать слонимское сердце, хорошо понимала, что расслабляться в таком коллективе, где одни женщины, больше половины из которых одинокие, нельзя. — 89 —
|