|
Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, - нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, Не радуется неправде, а сорадуется истине; Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не пересыхает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»... Она умолкла, молчал и Асинкрит. - О чем ты думаешь? - наконец, после долгого молчания, спросила Лиза. - О Любови. - О любви? - О Любе Братищевой. - Ты знаешь, я о ней очень часто думаю. - Как она? - Плохо. Если ты не видел ее неделю... - Я не видел больше. - ...ты вряд ли узнаешь Любашу. - О, Господи! А что говорят врачи? - Обычные в таких случаях слова: делаем все возможное, но... И разводят руками. Метастазы у нее в позвоночнике. Боли нестерпимые. - Наркотики колют? - Колют, и про хоспис говорят. Он в нашем городе маленький. Вадим уже ищет место... Страшно ей, особенно ночи Любочке тяжело даются. За Олю очень переживает, плачет. - Она знает, что... - Знает, - сразу поняла Сидорина Лиза, - хотя ей про остеохондроз говорят. Впрочем, одна хорошая новость все-таки есть. Мы с Галиной разыскали непутевого отца Олечки. - И что, не совсем безнадежен? - Мне показалось, что совсем. Но у типа этого есть сестра, очень порядочная женщина. Одинокая. Сейчас она здесь, откуда-то из-за Урала приехала. Представляешь? Говорит, чтобы мы за Олю не переживали... О чем ты молчишь? - Я вспоминаю, есть ли у тебя гитара. - Есть. Миша не играл, но всю жизнь мечтал выучиться. А при чем здесь гитара? - А при том, что сегодня воскресенье, в больнице вот-вот тихий час кончится, к больным придут родные и друзья... - Ты хочешь... - А какие люба песни любит? – похоже Сидорин не слышал Лизу. - Традиционно – Окуджава и все песни, что мы в юности в походах у костра пели. Да, Визбора очень любит, Клячкина, Егорова. - Отлично. Собирайся, душа моя, поехали. - Ты уверен? Нас могут не пустить. - Пусть только попробуют. - Нельзя,- поняла все Лиза, - нам нельзя сдаваться. - И мы поборемся с ней за Любу. Так легко мы друзей не отдаем. - С ней? – удивилась Толстикова. – Ты о ком говоришь? - О черной попутчице в белых одеждах. *** Но их действительно не пустили, вернее, не пустили Сидорина с гитарой. Он категорически не пожелал оставить инструмент в приемном покое. Лиза прошла к Братищевой в палату и укутала подругу заранее приготовленным пуховым платком. В этот вечер Асинкрит пел только по заявкам Любы, которая впервые за много месяцев была искренне счастлива. В палате кроме нее были Лиза, дочь Оля и Нина – та женщина, что приехала из-за Урала. Олечка или Толстикова поочереди высовывались в форточку, и называли ту или иную песни, а Сидорин пел – без перерыва. Лиза видела, что поначалу Асинкрит волновался, но с каждым новым аккордом голос его звучал все увереннее. А голос был совсем не плох, но самое главное – и это почувствовали все – Сидорин поймал кураж. Уже после первой песни раздались аплодисменты: Лиза и Люба не могли видеть, что все окна пятиэтажного здания больницы облеплены больными. Асинкрит поначалу прижал палец к губам, тем самым попросив не хлопать ему, но потом решил, что это было бы неправильно: если уж концерт – так концерт. Пусть люди чувствуют себя зрителями. — 241 —
|