|
Как только стемнело, елку зажгли. Запахло топленым воском, смолою и зеленью. Всегда угрюмые и задумчивые, дети радостно закричали, глядя на огоньки. Глаза их оживились, личики зарумянились, и, когда Митрич велел им плясать вокруг елки, они, схватившись за руки, заскакали и зашумели. Смех, крики и говор оживили в первый раз эту мрачную комнату, где из года в год слышались только жалобы да слезы. Даже Аграфена в удивлении всплескивала руками, а Митрич, ликуя от всего сердца, прихлопывал в ладоши да покрикивал: – Правильно, публика!.. Правильно! Затем он взял гармонику и, наигрывая на все лады, подпевал: Живы были мужики, Росли грибы‑рыжики, – Хорошо, хорошо, Хорошо‑ста, хорошо! – Ну, баба, теперь закусим! – сказал Митрич, кладя гармонику. – Публика, смирно!.. Любуясь елкой, он улыбался и, подперев руками бока, глядел то на кусочки хлеба, висевшие на нитках, то на детей, то на кружки колбасы, и наконец, скомандовал: – Публика! Подходи в очередь! Снимая с елки по куску хлеба и колбасы, Митрич оделил всех детей, затем снял бутылку и вместе с Аграфеной выпил по рюмочке. – Каков, баба, я‑то? – спрашивал он, указывая на детей. – Погляди, ведь жуют сиротки‑то! Жуют! Погляди, баба! Радуйся! Затем опять взял гармонику и, позабыв свою старость, вместе с детьми пустился плясать, наигрывая и подпевая: Хорошо, хорошо, Хорошо‑ста, хорошо! Дети прыгали, весело визжали и кружились, и Митрич не отставал от них. Душа его переполнилась такою радостью, что он не понимал, бывал ли еще когда‑нибудь в его жизни этакий праздник. – Публика! – воскликнул он, наконец. – Свечи догорают… Берите сами себе по конфетке, да и спать пора! Дети радостно закричали и бросились к елке, а Митрич, умилившись чуть не до слез, шепнул Аграфене: – Хорошо, баба!.. Прямо можно сказать, правильно!.. Это был единственный светлый праздник в жизни переселенческих «Божьих детей». Елку Митрича никто из них не забудет! А.И. КупринЧудесный докторСледующий рассказ не есть плод досужего вымысла. Все описанное мною действительно произошло в Киеве лет около тридцати тому назад и до сих пор свято, до мельчайших подробностей, сохраняется в преданиях того семейства, о котором пойдет речь. Я, с своей стороны, лишь изменил имена некоторых действующих лиц этой трогательной истории да придал устному рассказу письменную форму. – Гриш, а Гриш! Гляди‑ка, поросенок‑то… Смеется… Да‑а. А во рту‑то у него!.. Смотри, смотри… травка во рту, ей‑Богу, травка!.. Вот штука‑то! — 22 —
|