|
– Вот уж непорядок, так непорядок! – рассуждал Митрич, пожимая плечами. – Куда теперь с этим народом деваться? Кто они такие? Откуда явились? Вздыхая, он подходил к ребенку, одиноко стоявшему у ворот. – Ты чей такой? Ребенок, худой и бледный, глядел на него робкими глазами и молчал. – Как тебя звать? – Фомка. – Откуда? Как деревню твою называют? Ребенок не знал. – Ну, отца как зовут? – Тятька. – Знаю, что тятька… А имя‑то у него есть? Ну, к примеру, Петров или Сидоров, или, там, Голубев, Касаткин? Как звать‑то его? – Тятька. Привычный к таким ответам, Митрич вздыхал и, махнув рукою, более не допытывался. – Родителей‑то, знать, потерял, дурачок? – говорил он, гладя ребенка по голове. – А ты кто такой? – обращался он к другому ребенку. – Где твой отец? – Помер. – Помер? Ну, вечная ему память! А мать куда девалась? – Померла. – Тоже померла? Митрич разводил руками и, собирая таких сирот, отводил их к переселенческому чиновнику. Тот тоже допрашивал и тоже пожимал плечами. У одних родители умерли, у других ушли неизвестно куда, и вот таких детей на эту зиму набралось у Митрича восемь человек, один другого меньше. Куда их девать? Кто они? Откуда пришли? Никто этого не знал. «Божьи дети!» – называл их Митрич. Им отвели один из домов, самый маленький. Там они жили, и там затеял Митрич устроить им ради праздника елку, какую он видывал у богатых людей. «Сказано, сделаю – и сделаю! – думал он, идя по двору. – Пускай сиротки порадуются! Такую потеху сочиню, что весь век Митрича не забудут!» Прежде всего он отправился к церковному старосте. – Так и так, Никита Назарыч, я к вам с усерднейшей просьбой. Не откажите доброму делу. – Что такое? – Прикажите выдать горсточку огарков… самых махоньких… Потому как сироты… ни отца, ни матери… Я, стало быть, сторож переселенский… Восемь сироток осталось… Так вот, Никита Назарыч, одолжите горсточку. – На что тебе огарки? – Удовольствие хочется сделать… Елку зажечь, вроде как у путных людей. Староста поглядел на Митрича и с укором покачал головой. – Ты что, старик, из ума, что ли, выжил? – проговорил он, продолжая качать головой. – Ах, старина, старина! Свечи‑то небось перед иконами горели, а тебе их на глупости дать? – Ведь огарочки, Никита Назарыч… – Ступай, ступай! – махнул рукою староста. – И как тебе в голову такая дурь пришла, удивляюсь! — 19 —
|