|
[265] Письмо к редактору «L’Union Chretienne» о значении слов «кафолический» и «соборный» по поводу речи иезуита отца Гагарина // Хомяков А. С. Сочинения богословския. Т.2. Прага, 1867, сс. 279-280. [266] Елена Степанян. Тот, кто говорит неприятные вещи. К выходу в свет книги диакона Андрея Кураева "Оккультизм в Православии". // Православная беседа. 1999, № 1. [267] «При других обстоятельствах все это могло бы кончиться бунтом, расколом, но ничего такого в настоящее время не произошло. Уния имела своим последствием в рядах приверженцев Православия нечто совсем неожиданное. В день провозглашения унии жители обоего пола и всех сословий, недовольные этим делом, устремились толпами из Софийского храма к келье одного монаха, по имени Геннадий Схоларий (впоследствии патриарха). Ответ Геннадий начертал на дощечке, выставленной на дверях его келии. Ответ очень понравился ревнителям Православия. Они сочли нужным выразить свою радость каким-нибудь празднеством. И вот греки из монастыря рассеялись по трактирам; здесь они пили за погибель папских приверженцев из их среды, опорожняли свои стаканы в честь Богоматери и заплетающимися языками просиии ее защитить город от Магомета. В двойном опьянении, от религиозного исступления и от вина, они отважно восклицали: «Не нуждаемся мы ни в какой помощи от латинян!»» (Лебедев А. П. Исторические очерки состояния Византийско-восточной церкви от конца XI до середины XV века. СПб.,1998, сс. 344-345. Впрочем, Лебедев здесь всего лишь переписывает у Гиббона. См.: Гиббон Э. Закат и паденияе Римской империи. Т.7. М., 1997, сс. 354-355. В отличие от Лебедева, Гиббон, правда, отмечает, что Геннадий был участником Флорентийского собора и там он поддерживал унию – с. 387). Что это – «хранение благочестия» или выплеск застарелой ненависти? [268] См. Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. Т.1. М., 1991, с. 356. [269] См. Успенский Ф. И. История Византийской Империи. 11-15 века. М., 1997, с. 576. [270] Митрополит Филарет Московский. Пространный христианский катихизис. М., 1909, с. 6. [271] «А еще в эти дни русский крещеный человек (обычно степенный и осмотрительный), забыв обо всем, как одержимый, буквально бросается в объятия к нечистой силе. Нарушая всевозможные табу, грешит жадно и безоглядно. Грешит так, словно не может не грешить… "На стыке Старого и Нового года, — согласно народному поверью, — есть страшный разлом. Господь Бог на радостях, что у него родился Сын, позволил чертям покинуть преисподнюю, вот они и гуляют-шалят на воле до самого Крещения. И ничего тут не поделаешь…" Гадая тысячью различных святочных способов "на суженого-ряженого", деревенская девушка никогда не забывала снять с себя нательный крестик и пояс-оберег (со словами псалма "Живый в помощи Вышнего…"), чтобы не распугать ненароком чертей — какое без них гадание? Привычный страх перед нечистой силой, заставлявший прежде крестить даже зевнувший рот (чтобы бес не залетел), на Святки куда-то улетучивается. Все наперебой стремятся угодить расшалившимся чертям. Сентиментальные малороссийские колядки, исполняемые чинными "христославами", да кукольные вертепы с волхвами-пастухами (то, что нынче ошибочно считается русской святочной традицией) — на самом деле, не более, чем позднее заимствование. До XVIII века этих благопристойных "импортных" развлечений на Руси не знали — "бал правили" сплошные непристойности. В отличие от порядком "окатоличенных" малороссов (панически боящихся всякой нечисти), русские люди (особенно на Севере) с чертями были "на короткой ноге" — баловали домовика-хозяюшку нюхательным табаком, а банника — ржаным хлебцем, вышивали маленького "личного" чертика на изнанке рубахи (чтобы чужих не подпускал). В общем, принимали Божий мир таким, каков он есть, — с чертями. Считалось, что по-настоящему страшна лишь чужая нечисть (различали "своебесие" и "чужебесие")... “Маленький, щупленький, носик востренький, в очках, говорит быстро, складно, да ничего не поймешь, и все время улыбается...” Тьфу! Одно слово: "хвранцуз". Ну как от такого не отбиться без "рогатых союзников"?! Святки — самая нижняя точка годового календарного круга — самое время с ними водиться... Вот и колобродит русский человек чертям на радость, себе — на пользу 12 дней. А в ночь на тринадцатый — начертит где только можно мелом крест, помолится в Божьем храме и, несмотря на лютый крещенский мороз, с головой окунется в прорубь-иордань, смывая жирную копоть святочного баловства, заново рождаясь для явившего Себя миру в этот день Божьего Сына...» (Владимир Голышев. Святки // Завтра 2000, №2). Это не этнографические заметки. Это патриотическое воспевание чего угодно, лишь бы «народного». — 319 —
|