|
- Смею, дамочка, смею. В этом районе я хозяин. Понятно? Значит так, Князев, - Абакумов повернулся в сторону главного редактора, - даю тебе семь… нет, три дня. Через три дня ты должен быть у меня в кабинете с автором пасквиля. - А если он… автор не найдется? – пролепетал Владимир Николаевич. - Хороший вопрос. Тогда приедешь один. За выходным пособием. Еще вопросы есть? Покеда, клоуны. - Постойте, Григорий Алексеевич. Пожалуйста. - Что еще, Князев. - Есть мысль. - Ну-ну. - Мне рассказывали, что в монастыре живет писатель. - Писатель? - Да, из Москвы вроде. Скоро месяц, как живет. - Говори. - Ходит, смотрит, расспрашивает… - Леонид Павлович… - Я понял, Григорий Алексеевич. Поработаем. - Знаешь, что меня в тебе удивляет, Князев? - Не знаю, - подобострастно улыбнулся Владимир Николаевич. - Ты вроде жалкий такой, а до чего живучий… Но про три дня я не шутил, - и с этими словами покинул помещение. Тяпкин последовал за ним. *** - Слушай, дочка, а не устроить ли нам себе сегодня праздник? Испечем шарлотку, пригласим Галину, Тихона с мамой. Наташа улыбнулась. - Подлизываешься, Елена Евгеньевна? - Если и да, то самую малость. Просто сидим, как две нахохлившиеся птички… - Птички-невелички. Нет, Лена, не получится. - Что не получится? - Праздника. Он или есть, или его нет. А если на душе пасмурно, ни шарлотка не поможет, ни даже великий остроумец Тихон. - Послушай, дорогая, - Елена села на диван рядом с дочерью и взяла ее ладонь в свои руки, - ну, хорошо: за многое из того, что я сказала тогда мне стыдно. - Правда? - Сущая. А чему ты так обрадовалась? - Твоим словам. Теперь осталось совсем немного: пойти к нему и сказать об этом. - Ему? - Да. Вот так пойти – и сказать? - Пойти и сказать: простите, ради Бога. - Наташенька, я все понимаю, кровь сказывается, и все такое… - Какая кровь? – удивилась девушка. - Это так, вырвалось. Я всегда думала, что мы с тобой понимаем друг друга… - А разве нет? - Тогда пойми: он ведь тоже обидел меня. И очень сильно. Ему должно быть стыдно? - А ему стыдно. - Серьезно? - Лена, милая, ты опять начинаешь… - Не стесняйся, говори. Заводиться? - Волноваться. - А что мне остается делать? Всегда думала, что дочь обязательно будет на моей стороне… - Даже если ты не права? - Но ведь он тоже обидел меня. В конце концов, если этот писатель – мужчина, то он должен придти первым и извиниться. Ну, а потом и я … может быть. - Смешная ты, Лена, - неожиданно Наташа наклонилась и поцеловала матери руку. Та смутилась: - Телячьи нежности… Теперь ты подлизываешься? — 88 —
|