|
Морис и Рут Эш, владельцы Шарпхэм-хаус и учредители Фонда Шарпхэм, жили внизу. Морис недавно уволился с должности председателя соседнего Фонда Дартингтон Холл и стремился преобразовать имение Шарпхэм в образец более духовного и экологичного образа жизни. Но ни Морис, ни Рут не были буддистами. Вдохновленные своим недавним посещением фермы Грин Галч, сельскохозяйственной дзэнской общины в Калифорнии, они решили, что буддизм из всех религий мира лучше всего подходит для реализации целей Фонда Шарпхэм. Одной из этих целей было – «обновить дух» английской сельской жизни. Крестьяне, которые в течение многих лет пасли свой крупнорогатый скот и овец на холмах вокруг имения, скептически относились к этим попытки. Они назвали нас «духами». Я приехал в Великобританию г-жи Тэтчер без денег и особых умений, у меня за плечами были только шесть месяцев работы уборщиком на асбестовом заводе тринадцать лет назад. Оставив монашескую общину, я больше не мог рассчитывать на помощь других буддистов. Благодаря практике в различных буддийских традициях, я больше не отождествлял себя с какой-либо определенной школой, и у меня не было естественного «дома» в буддийском мире. Несмотря на многие годы изучения буддизма, у меня не было научной степени в этой области, которая позволила бы мне преподавать в школе или университете. Так как условием для проживания в Шарпхэме было то, чтобы никто не получал государственного пособия, я перебивался случайными лекциями, проводил семинары и ретриты, писал статьи для буддийских издательств, служил в качестве капеллана в местной тюрьме и работал на ферме. Мартина находилась в подобной ситуации. Она была монахиней в течение десяти лет, и у нее тоже не было ни образования, ни навыков работы. Вдобавок к скудному доходу, который приносили нам наши совместне уроки, она получала небольшую зарплату, подрабатывая администратором у Рут и Мориса. Я никогда не жалел, что принял решение вести обычную мирскую жизнь. Напротив, я испытывал облегчение. Больше я не выделялся на общем фоне. С бритой головой и в экзотической монашеской рясе, особенно в секулярной, не-буддийской культуре Швейцарии, я чувствовал себя белой вороной. Я осознал, что мое решение стать монахом было в значительной степени прагматическим; оно позволило мне подробно изучать и практиковать буддизм. Как сильно ни пытался я убедить себя в обратном, не думаю, что у меня действительно было монашеское призвание. В течение моих лет я часто чувствовал себя самозванцем. Кроме того, жизнь в сельской простоте и добровольной бедности в общине в Шарпхэме позволяла мне и Мартине сосредоточиваться на нашем обучении и медитации почти так же, как если бы мы оставались девственными монахами. — 67 —
|