|
Он уехал и никогда не возвращался, потому что как мог Кришнамурти, старик, приехать, чтобы повидаться со мной? Все-таки он хотел встретиться со мной. Это интересно, не правда ли? Я никогда не хотел встречаться с ним, иначе я бы поехал к нему. Он хотел встретиться со мной, и все же хотел, чтобы я приехал к нему. Вы должны признать, что это немного уже слишком. Пармананда вернулся без ответа. Я спросил: «Что случилось?» Он сказал: «Кришнамурти так рассердился, так рассердился, что я не посмел спросить его снова». Сейчас он хочет видеть меня; я с любовью встречусь с ним, но я никогда не желал этой встречи по той простой причине, что я не люблю ездить к людям, даже к Дж. Кришнамурти. Я люблю то, что он говорит, я люблю то, что он есть, но я никогда не имел желания — по крайней мере, не говорил никому — что я хочу увидеть его, потому что тогда я должен был бы ехать к нему. Он хотел, хотел увидеть меня, и все же он хотел, чтобы я приехал к нему. Мне это не нравится, и я никогда не хотел это делать. Это создало, по крайней мере с его стороны, антагонизм в отношении меня. С тех пор он высказывается плохо обо мне. Когда он видит одного из моих саньясинов, он ведет себя точно как бык. Если вы помашете быку красным флагом, то вы знаете, что будет. Вот это и происходит, когда он видит одного из моих саньясинов, одетого в красное; внезапно он впадает в бешенство. Я скажу, что он, должно быть, был быком в его прошлой жизни; он не забыл своей ненависти к красному цвету. Это началось только с того момента, когда я отказал ему, до тех пор он не говорил обо мне плохо. Насколько я знаю, я свободный человек. Я могу говорить хорошо о ком-либо, а могу говорить плохо о нем же безо всяких проблем для себя. Я люблю все виды противоречий и несоответствий. Дж. Кришнамурти против меня, но я говорю, что я не против него. Я все еще люблю его. Он один из самых прекрасных людей двадцатого века. Я не думаю, что найдется еще кто-нибудь, кого я бы мог сравнить с ним — но он имеет ограничение, и это ограничение стало его гибелью. Ограничение состоит в том, что он пытается быть абсолютно интеллектуальным, а это невозможно, если вы хотите подняться ввысь, если вы хотите пойти за пределы слов и чисел. Кришнамурти был за пределами этого, просто выше, но он привязан к викторианской интеллектуальности. Его интеллектуальность даже не современная, а викторианская, почти вековой давности. Он говорит, что счастлив, потому что не читал Упанишады, Гиту или Коран. А что же он делал и продолжает делать? Я скажу вам. Он читает третьесортные детективные романы! — 60 —
|