|
У. Г.: Это всегда ставило меня в тупик – переживающий, переживаемое и переживание. Для меня там нет и [процесса] переживания. Хислоп: Почему? Суббарао: Это совершенно иная мудрость. У. Г.: Есть переживание – наблюдатель и наблюдаемое. Но я говорю о чистом и простом физиологическом феномене. Ты смотришь на объект, и этот объект порождает в тебе ощущение, и это ощущение является переживанием (оно не носит умственного характера). Но в вашем случае приходит переживающий (мыслитель) и говорит: «Что это за ощущение, приятное или неприятное?» Так что здесь (в естественном состоянии) может быть состояние переживания без вмешательства того парня. Но я к тому же даже не осознаю это переживание. Виктория: Это чистое «чит». У. Г.: Иногда есть нужда в переживании. Я даже не знаю, радость ли это или экстаз, или что это такое. Теперь движение тех людей – я сам двигаюсь, даже здесь нет никакого переживания. Не знаю, понимаете ли вы это. Виктория: Понимаю. Барри: Вы хотели говорить о различии между переживанием и опытом. У. Г.: Нет такой вещи, как «переживание». По‑видимому, тело претерпевает свое собственное, но я не знаю, что это. Суббарао: Это сводится к следующему: в какой бы форме это ни было – будь это переживание, переживаемое или запредельное – даже когда ум действует, все представляет собой не что иное, как только чистое «чит». У. Г.: Чистое осознавание. Суббарао: Чистое осознавание. Мы просто даем названия, и начинаются все сложности. У. Г.: Это осознавание – нечто жгучее. Наблюдатель, наблюдаемое, переживающий, переживаемое, переживание – все сгорает, и они представляют собой одно и то же. Хислоп: Я могу понимать, что есть чистое осознавание, точно так же, как фотографический объектив представляет собой чистое осознавание. Ты знаешь, что находится за ним – просто осознавание. Но потом, чтобы действовать и быть в этой компании, неизбежно приходится говорить. Разве тогда не появляется переживающий (мыслитель)? У. Г.: Да, появляется. Тот факт, что я говорю, означает, что сейчас действует вся память. Но на самом деле я ничего вам не сообщаю. И если я позволяю себе что‑либо описывать, то не передаю ничего, кроме слов, которые вам известны. Предположим, вы не знаете языка, но все равно есть эта способность сообщать вам что‑то, хотя я могу говорить на иностранном языке. По‑видимому, есть этот способ общения между мной и даже неграмотным человеком. Я говорю на своем языке, и он не понимает ни единого слова из того, что я говорю. Но все же этот необычный вид общения есть даже на таком уровне. — 181 —
|