Дом ребенка

Почти все линии будут длинные, ибо только по инерции, с разбегу, линия пойдет прямо.

Если же мы потребуем, чтобы линии были короткие, заключенные в тесных границах, число неправильностей еще больше возрастет, так как ослабится инерция, помогающая сохранять прямизну взятого направления. Мы ведь еще требуем, чтобы пишущий держал орудие письма известным образом, а не так, как подсказывает человеку инстинкт!

Вот как мы подходим к первому акту письма, которому хотим научить детей. Мы требуем, чтобы наши палочки были параллельны, ставя перед ребенком трудную и бесплодную задачу, так как он не понимает значения всех этих деталей. В тетрадках дефективных детей во Франции (Вуазен также упоминает об этом явлении), я заметила, что страницы палочек оканчивались строчками с буквой С. Это показывало, что отсталый ребенок, ум которого обладает меньшей сопротивляемостью, чем ум нормального ребенка, понемногу истощал свои подражательные силы, и естественные усилия постепенно вступали на место движений, навязанных и стимулированных: прямая линия постепенно обращалась в кривую, все более похожую на букву С. Ничего подобного мы не видим в тетрадях нормальных детей, ибо они борются с внутренним импульсом до конца страницы и этим маскируют наш дидактический промах.

Но рассмотрим самопроизвольные, спонтанные рисунки нормальных детей: когда, например, ребенок, подобрав упавший сучек, чертит фигуру на песчаной дорожке сада, мы никогда не видим коротких прямых линий, а длинные, различно пересекающиеся кривые. Сеген наблюдал это самое явление, когда горизонтальная линия, начатая его учениками, превращалась в кривую, но приписывал этот феномен подражанию линии - горизонта!

Предполагать, будто палочки подготовляют к писанию букв алфавита, несообразно с логикой. Алфавит составлен из кривых, — значит, мы и готовиться к нему должны не изучением прямых линий.

Однако, возразят нам, в некоторых буквах алфавита встречаются прямые. Да, но это не причина начинать письмо с такой детали. Мы можем анализировать алфавитные знаки и открывать в них прямые и кривые линии, подобно тому, как, анализируя речь, мы находим грамматические правила. Но человек говорит, не взирая на эти правила: почему бы нам не писать независимо от этого анализа и без изучения элементов, составляющих букву? Было бы очень печально, если бы мы начинали говорить лишь после изучения грамматики. Это было бы вроде того, что изучать счисление бесконечно малых перед тем, как смотреть на звезды. Столь же нелепо думать, будто для обучения идиота письму мы должны познакомить его с абстрактным происхождением линий и с геометрическими проблемами!