|
Когда в деревне все было хорошо, про нее и не вспоминали почти. Ну, может, иногда, во время больших деревенских праздников, кто‑нибудь совестливый кинет клич, соберет народ гостинцев со стола, да отнесут ей под дверь. Но чтобы на праздник позвать или самим в избушку на курьих ножках зайти потрапезничать с ведьмой – того нет… не водилось. Правда, когда случалось с кем‑то горе, тут у деревенских вопроса не возникало, к кому за помощью бежать. Все знали, что у лесной ведьмы и лекарство найдется, и заговор готов, и слово мудрое на любое горе. А она никогда никому не отказывала. От ангины заколдованную тряпку на горло повяжет, от ломоты в костях отвар даст, брошенной жене слово колдовское на ухо шепнет, баба‑то и расцветет. Так и жили: люди сами по себе – в деревнях, да в хуторах, а ведьма сама по себе – в лесу непроходимом, в избушке на курьих ножках. Жили, друг другу не мешали, цену друг другу крепко знали. Никто на деревне не помнил, откуда пришла в их места ведьма. Старики говорили, что еще их деды помнили, что жила она в своем лесу всегда. А на ведьму в последнее время воспоминания нахлынули. Стареть, что ли, стала. Только как задумается, бывало, тихим зимним вечером, так и бегут перед глазами картины древнего прошлого. Она и сама не знала, как очутилась в этой избушке. Сколько помнила себя, столько жила здесь. И всегда одна. Точнее сказать, одинока. Потому как, до поры – до времени, присутствовали в избушке невидимые слуги. Они ее ребенком купали, кормили, в медвежьи шкуры укутывали. Никогда не видела ведьма чьи‑то руки, никто никогда с ней не заговаривал. Да только вдруг появлялись в детской голове мысли недетские, знания чужие. Появлялись, на мгновение удивляли, пугали временами да скоро устраивались поудобнее, и оказывались кстати как свои собственные, всегда бывшие. Так узнала она о существовании людей по‑соседству, о том, как устроены у них тела, а как души, как лечить их болезни и страдания, каким словом утешить в горести. Узнала она уже тогда, в раннем детстве, и свою судьбу, так же как любую другую судьбу могла заранее увидеть. С детства было ей известно, что будет она стремиться к людям, но они ее не примут. Что в ее избушке ни один добрый молодец приют найдет, да только ее судьбою они не станут. Что много добра она людям сделает, но любить ее за это не будут. Что будет она жить жизнью одинокою и горькою, пока не придет в ее жизнь Свет. А вот что дальше будет, никак рассмотреть не могла. Ни лица того, кто Свет принесет, не видела, ни имени не слышала. — 35 —
|