|
Нет больше убогого строения, нет запершегося внутри одинокого страха, нет вечно отверженной сущности. Лежит у пятисотлетнего дуба юноша с искореженным болезнью телом, со страдающим лицом, прячет глаза, полные недоверия и боли. Гостья встала на колени рядом с простертым телом, гладит его плечи, лицо, волосы, слезы любви и сочувствия падают из ее прекрасных зеленых глаз на скрюченные болезнью руки, проникают в каждую клетку тела, горячие, наполненные сердечным теплом. – Милый, мы будем вместе всегда. Ты знаешь? Ведь всегда это больше, чем жизнь, дольше, чем вечность. Засыпает юноша под ласковыми руками, и снится ему не то сон, не то явь, давно прошедшая. Он – малый ребенок, одно неловкое, грубое прикосновение няньки вдруг сказало ему, несмышленому, что быть им – мерзко и гадко. И не захотел маленький быть собой. Не захотел принять себя собою, отверг какую‑то важную, неотрывную часть себя, выгнал ее на вечный холод. Часть неотделимую настолько, что она не смогла отдалиться от тела, день за днем и год за годом стучалась и просилась обратно, а одинокий обломок души караулил закрытые двери, прислушиваясь, там ли еще оно… его неразлучное… – Любовь моя, только не умирай теперь, теперь, когда я нашла тебя, когда руки мои коснулись твоего сердца, когда глаза мои слились с твоим взглядом, не оставляй меня, любимый! – Я … люблю… тебя… – непривычным голосом сказал юноша, и был этот голос достаточно силен, чтобы понять, что смерть больше не грозит ему, хоть и двоился чуть на высоких нотах. – Я люблю тебя, я верю тебе, я хочу быть с тобой… – и с каждым словом тело его восстанавливало силу, и искривленные конечности выравнивались, и мышцы наливались мощью. А когда он смог встать на стройные свои мужественные ноги, он запел приятным тихим баритоном: Здесь, где‑то здесь, в этом странном лесу, Жил в вечном холоде ожиданья, Жижу болотную пил – не росу. Радостный миг променял на страданье. Та, что утеряна мною давно, Та, что намолена мною в рыданьях, Та, для которой открыто окно, Древним обещанная преданьем. Ей я открылся и в душу впустил. Я доверяюсь любви без остатка. Ради нее я надежду взрастил, Как же любимой довериться сладко! Воссозданный, принявший отверженную свою часть, вновь рожденный, он протянул руки к своей возлюбленной, и слились они в объятии истинной любви, любви исцеляющей, любви объединяющей, любви, которая, соединяя двоих, делает их одним – сильным до всемогущества, счастливым без ограничений СверхЧеловеком. — 17 —
|