Сиддхартха

было много учителей. Долгое время моим учителем была одна прекрасная

куртизанка. Еще были у меня учителями один богатый купец и несколько игроков

в кости. Однажды моим учителем был странствующий ученик Будды. Он сидел

подле меня, когда я заснул в лесу, во время странствия. И от него я кое-чему

научился, и ему я благодарен, весьма благодарен. Но больше всего я учился у

этой реки и у моего предшественника Васудевы. Это был совсем простой

человек, он не был мыслителем, но он знал то, что знать необходимо, так же

хорошо, как и сам Гаутама. Он и сам был Совершенный, святой.

Говинда же сказал:

-- Ты, кажется, и поныне еще любишь немного насмехаться. Я верю тебе,

Сиддхартха, и понимаю, что у тебя были многие учителя. Но нет ли у тебя

самого если не учения, то хоть известных мыслей, известных познавании,

которые выношены тобой одним и помогают тебе жить? Если бы ты поделился ими

со мною, то порадовал бы мое сердце.

-- Да,-- ответил Сиддхартха,-- у меня бывали свои мысли, от времени до

времени даже являлись откровения. Иногда -- в течение часа или целого дня --

я чувствовал в себе знание, точь-в-точь как ты чувствуешь жизнь в своем

сердце. Разные это были мысли, но мне трудно было бы передать их тебе. Вот,

к примеру, одна из мыслей, принадлежащих мне лично: мудрость непередаваема.

Мудрость, которую мудрец пытается передать другому, всегда смахивает на

глупость.

-- Ты шутишь? -- спросил Говинда.

-- Я не шучу. Я говорю то, в чем убедился на деле: передать можно

другому знание, но не мудрость. Последнюю можно найти, проводить в жизнь, ею

можно руководиться; но передать ее словами, научить ей другого -- нельзя.

Еще когда я был юношей, у меня временами мелькала эта мысль: она-то и

заставила меня уйти от учителей. А вот еще одна мысль, которую ты, Говинда,

примешь снова за шутку или за глупость, но которую я считаю лучшей из своих

мыслей. Он гласит: по поводу каждой истины можно сказать нечто совершенно

противоположное ей, и оно будет одинаково верно. Дело, видишь ли, в том, что