Шаманы, целители, знахари

«Я вижу все сразу, без задержки в цепочке событий, каждая деталь оди­наково значительна и четка, пока сила различения не навязывает мне вы­ражение глаз и тени носовых отверстий, которые являются лицом. Даже теперь, когда я смотрю, кажется, что я навсегда хочу запомнить этот изна­чальный мир, как будто эти формы уже приобрели значение и перестают быть просто формами..». (246).

Характерным для транса является распадение мира вещей. Что есть вещи, как не фрагменты бытия, искусственно извлеченные из окружающе­го мира, наделенные нами названиями и определенным смыслом, которые существуют не объективно, но лишь относительно нас? Слово, действие, мышление, ощущение — они распадаются и затем собираются вновь, но уже без разделительных линий. Едва мы покидаем мир относительных по­нятий, пред нами внезапно оказывается сияющий мир, с сияющими суще­ствами, с сияющими формами. Я не могу объяснить, почему такое необыч­ное состояние позволяет видеть мир сияющим, как рассказывают об этом многие люди, пережившие измененные состояния сознания. Время и про­странство, причинно-следственные связи расплываются, ослабевают. Де­рен воспринимает все сразу, вне времени. Она приходит в состояние, близ­кое, только лишь близкое, настоящему просветлению, Unio mystica (мистический союз).

Транс как начальная форма просветления

Ларри Петере, этнолог, попытался научиться вхождению в транс у сво­его непальского учителя Бирендры. Его наставник и другие ученики приво­дили себя в состояние духовного экстаза в процессе барабанного боя, ди­кие конвульсии подергивали их тела, и, скрестив ноги, они подпрыгивали на полметра вверх. Петере рассказывает:

«Мы повторяли упражнение много раз; я начинал сам дрожать и затем медленно двигался до тех пор, пока не становился частью такта. После де­сятка или более попыток дрожание переходило в мои ноги. Они дрожали сами по себе, но это «делание не мной» было осознаваемо. Спустя несколь­ко мгновений начинало сотрясаться все мое тело и я, подпрыгивая, передвигался через пространство. Мое внимание было направлено на движе­ния моего тела, глаза оставались закрытыми. Но как только я освоился в окружающем пространстве, я заметил, что вокруг меня происходили и дру­гие вещи, тряска перестала происходить автоматически и погасла в утом­лении.

Вспоминая барабанную дробь этой ночи, я подумал, что мы играли так быстро, как только могли, все в одном ритме — бам-бам-бам-бам-бам-бам — в тройном такте, пока такт, наконец, не сделался быстрее. Это сознательно производимое дрожание казалось с первой же секунды возникающим само по себе, а Бирендра поместил свой особый громкий такт среди моих. Он изменил и ускорил ритм. Я уверен, что он сделал это намеренно. Он ис­пользовал этот метод со всеми своими учениками. Он проводит два или три таких маневра с барабанным боем, пока стук барабана и тряска не стано­вятся самостоятельными. Однажды я трясся так, пока меня не охватил страх, что я могу потерять контроль и буду побежден, после чего вновь подчинил себе мое дергающееся тело. Это было неприятное чувство, оно не травми­ровало меня, но очень подействовало. Мое сердце забилось, и я ощутил, сколь сильно было мое сопротивление на пути к новому опыту. Я не мог заставить себя быть совершенно свободным.