который был распространен среди участников, но без упоминания того факта, что он был подготовлен мною. В результате у присутствующих создалось впечатление, что концепция состоит целиком из сомнительных положений, а конференция созвана для того, чтобы меня уничтожить. Я это осознал после того, как дискуссия приобрела наивысший накал, испытав ощущение человека, вынужденного произвести публичное харакири. В этот момент один из участников конференции в длинной и едкой речи о слабостях и погрешностях теории стресса заметил, что "те, кто подготовил программу", намеренно привлекли к ней мое внимание. Но особую озабоченность он выразил по поводу сотен и даже тысяч публикаций по общему адаптационному синдрому, заполонивших медицинскую литературу всех стран. "Те из нас,- воскликнул он удрученно,- кто занимается клинической работой, просто не в состоянии уследить за этой лавиной литературы по стрессу! Как же мы можем преподавать этот предмет своим студентам?" Я был несколько обескуражен, не умея объяснить причины того громадного интереса, который вызвала концепция стресса. Все, что я сумел выдавить, это: "Я полностью согласен с выступавшим. Тем, кому не хватает времени для изучения теории стресса, не следует преподавать ее студентам". По реакции моих слушателей было видно, что такая рекомендация показалась им в целом вполне разумной. К сожалению, такого рода мелочные споры "съедают" наше время, вынуждая участвовать в перебранках, самый тон которых несовместим с достоинством науки. Я не против сарказма в частной беседе (или даже в таких вот неформальных заметках), но что касается научной дискуссии, то здесь он отдает дурным вкусом. Первым правилом достойной критики является объективность. "Плохого критика видно по тому, что он обсуждает поэта, а не поэму",-писал Эзра Паунд{32}. Очень красноречиво по этому поводу высказался У. Беверидж [2], по словам которого новые идеи вызывают, как правило, — 202 —
|