|
что здесь его помнят не по доброму. - Итак, вы - Гольдмунд?- сказала она, и в ее голосе он узнал что-то от ее прежней высокомерной манеры.- Вы напрасно беспокоились. Мой отец умер. - А мастерская?- вырвалось у него. - Мастерская? Закрыта. Если вы ищете работу, вам надо пойти куда-нибудь в другое место. Он попытался взять .себя в руки. - Барышня,- сказал он дружелюбно,- я не ищу работу, я хотел лишь поприветствовать мастера и вас. Мне очень жаль того, что пришлось услышать! Я вижу, вам было нелегко. Если благодарный ученик вашего отца может вам чем-нибудь служить, скажите, это было бы для меня радостью. Ах, барышня Лизбет, у меня сердце разрывается от того, что я нашел вас в такой глубокой печали. Она отошла обратно к двери комнаты. - Благодарю,- сказала она, помедлив.- Вы не можете больше ничем послужить ему и мне тоже. Маргрит вас проводит. Плохо звучал ее голос, наполовину зло, наполовину боязливо. Он почувствовал: если бы ей хватило мужества, она выставила бы его с руганью. Вот он уже внизу, вот уже старуха заперла за ним ворота и задвинула засовы. Он еще слышал удары обоих засовов, это звучало, как заколачивание крышки гроба. Он вернулся на набережную и сел опять на старое место над рекой. Солнце зашло, от воды тянуло холодом, холодным был камень, на котором он сидел. Прибрежный переулок затих, у столбов моста плескалось течение, глубина темнела, золотой блеск уже не играл на ней. О, думал он, если бы мне теперь упасть и исчезнуть в реке! Опять мир полон смерти. Прошел час, и сумерки превратились в ночь. Наконец он смог заплакать. Он сидел и плакал, сквозь пальцы падали теплые капли. Он оплакивал умершего мастера, утраченную красоту Лизбет, он оплакивал Лене, Роберта, девушку-еврейку, свою увядшую, растраченную молодость. Совсем поздно он очутился в одном погребке, где когда-то часто кутил с товарищами. Хозяйка узнала его, он попросил кусок хлеба, она дала ему по — 193 —
|