Снова вспоминаю: Саша фантазировал как‑то вечером у меня в кабинете. Я забыл точные слова, помню только смысл. — Будет создан электронный мозг. Очень большой. У математиков и инженеров это не вызывает сомнений. Будет обязательно. Машина, которая в состоянии воспринимать, учиться. Гораздо быстрее, чем человек. Вот ее сделают и приключат, например, к ученому. Она воспримет его манеру мыслить, переведет к себе в память его сведения, склад характера, чувства, сделается его вторым «я». Ученый умрет, а мозг будет продолжать жить, творить. — Читать лекции, слушать музыку, ругать сотрудников за нерадение. — Не смейтесь. Когда он одряхлеет (ибо машины тоже стареют), ему подсадят другого. Итак, вечная преемственность. Потом он сам себе возражает: — Нет, это будет, к сожалению, значительно сложнее. Повторить организм нельзя. Невозможно сделать электронную модель моего мозга, со всеми его клеточками и связями. Можно сделать другой мозг, более умный. Он воспримет от меня много, но как сын или воспитанник. Он будет самим собой. Будет развиваться, совершенствоваться. И отдаляться. А я должен буду умереть. Но что‑то в нем все‑таки останется от меня. Возможно, даже много. И это приятно. — Одряхлевший отец умирает на руках своего гениального сына! Он мечтательно улыбался, и глаза блестели. Мы сидим с Марией Васильевной в углу операционной. Каждый думает о своем и в то же время об одном. О нем. — Маша, ты надеешься? — Да, надеюсь. Мы должны это сделать. — Ах, оставь эти пустые слова. Мы можем только чувствовать, а сделать — так мало. — Ну что там? Не хуже? Дима: — Давление больше пока не падает. Пульс сто десять. Анализов еще нет. — Пошли за ними, пусть поспешат. — Что посылать, они и так торопятся. Валя сама все делает. Валя — это заведующая. Она из моих друзей. Народа в клинике много, но есть сотрудники, а есть друзья. Я с ними дома не встречаюсь и не веду разговоров, но чувствую, что они друзья. Мария Васильевна скверно выглядит. Хотя бы уж волосы покрасила. Так незаметно подходит старость. Когда‑то пришла в госпиталь совсем молоденькой девочкой. Что удивительного! Двадцать лет прошло. Двадцать. — Я сходила посмотрела больных. Давайте отменим АИК на завтра? У меня, во всяком случае, сил никаких нет. — Отмени. Она продолжает: — Все взбудоражены. В каждом углу шепчутся. Раиса Сергеевна на меня буквально набросилась. Кричит: «Он уже умер, вы скрываете!» Нужно было вам утром с ней поделикатней поговорить, Михаил Иванович. Она женщина хорошая. — 71 —
|