Мысли и сердце

Маленькая комната, три кровати. Две девочки спят полураскрытые. Одна из них, Люся, уже оперирована, собирается домой. Петро ушивал ей отверстие в межжелудочковой перегородке. Были осложнения, с трудом выходили. Тоже сидели как‑то целую ночь. Теперь спит, розовая, хорошая. Улыбается во сне. Что она видит такое приятное? Представляет, как придет домой, увидится со своими куклами? Счастливая. Похожа на Леночку.

Ничего особенного здесь не случилось. Анна Максимовна, пожилая толстая сестра, вводит пенициллин. Мальчик Витя хнычет, полусонный. Она его уговаривает тихонько, нежно. Это приятно слышать.

Вот и послеоперационный пост. У столика возится со шприцем Мария Дмитриевна. Что она здесь делает? Смена не пришла? Нет, Сима тут.

— Мария Дмитриевна, почему вы здесь?

— Так, задержалась. Потом уже поздно было идти.

Это неправда. Просто она не хотела доверить Сашу менее опытным сестрам. Знала, что будет тяжелая операция.

Захожу в палату. Сашина кровать. Он лежит с закрытыми глазами. Немножко стонет. Больно. Первая ночь очень мучительна. Много наркотиков дать нельзя, потому что они угнетают дыхание, мало — не действуют. Но он розовый — это хорошо.

Врачи и сестры возятся около него. Дима проверяет кровяное давление. Леня что‑то записывает в листок, Женя снова у дренажа. Оксана налаживает электрокардиоскоп — видимо, хочет посмотреть, как работает сердце уже в палате.

Даже Валя стоит тут со своими пробирками. Петро, Олег... Масса людей. Не дадут погибнуть. Если бы всегда можно не дать!

— Благополучно переехали?

— Немножко снизилось кровяное давление, но уже повышается.

— Саша, как дела?

Открыл глаза. Страдальческий взгляд. Наверное, думает — лучше бы умереть.

— Терпи, завтра будет лучше. Собери всю свою волю. Шепчет:

— Буду стараться. Спасибо вам...

— Спасибо еще рано. Теперь многое зависит от тебя. Помни о влиянии коры на все внутреннее хозяйство. А теперь постарайся уснуть.

Входит Мария Васильевна с Раей. Лицо у нее бледное, заплаканное. В руках мятый платочек.

Подходит, жмет руку, шепчет:

— Ах, как я исстрадалась, Михаил Иванович... Она исстрадалась. А другие, думаешь, нет? Впрочем, она, наверное, этого не думает.

— Ничего, Раиса Сергеевна, самое страшное уже позади. Вы на него посмотрите и уходите. Не можете домой — устроим в ординаторской на первом этаже.

— Я бы хотела около него быть... Пожалуйста.

— Нет, не могу, не просите. Мы теперь не пускаем родственников даже к детям.

Не разрешу я ей здесь сидеть. Кроме паники, от нее ждать нечего. Посмотрит — и довольно.