- Ты свободен сегодня ночью? - Да… Да, конечно. - Приходи сюда. К трём часам. - Именно к трём? - Именно. - Хорошо. - Тогда – до ночи. Сейчас мне нужно идти. - Ладно. Пока. Я повернулся и ушёл. По дороге – то и дело – лезли в голову мысли о театральной студии. Мне там было не то что бы уютно, но – без явного напряжения. Повстречались среди студийцев и люди, к которым протянулась искренняя симпатия. …Да, это была, скорее, пародия на искусство, но – не унылая, без надрыва. …А может быть, всё проще: я слишком увлёкся своими расчетами и маленькими экспериментами? – не заметил? Или – Черноярцев сгустил краски?.. ………. (Из студии я ушёл через несколько месяцев, уже убедившись, что Миша прав. Но, помимо того, мне довелось – через определённые отрезки времени – ещё дважды побывать там. Студия стала уже бюджетной организацией, с громким названием «Муниципальный Театр Русской Драмы», и я оказался в этой драме на должности завлита. Кошмар! Без преувеличений: жадная до чужой энергии ароматная клоака, наотмашь калечившая и тупившая! Несмотря на некоторую привязанность к зарплате – продержаться утерпелось только три месяца. Во второй раз – пригласили поставить спектакль. Это было интересно! Подумалось: вдруг встряхну всю эту пакостную жижицу, отмою от неё, приведу в чувство. …Нет, не отмыл и не привёл. Куда там… ) ………. В три часа я был у пригорка. Накрапывал дождик. Миша появился со стороны… (Да не знаю я, откуда он появился! – как всегда: невесть откуда…) - Пошли. - Куда? - Вон под те деревца. И мы вошли под сросшиеся деревца… …ГОРОД. Это был тот же самый город – город Тула, только совсем безлюдный, совсем-совсем. Непонятно какое время года… По сухим холодным улицам, мерцая, неспешно прокувыркивались обрывки газет, окурки, рваные пакеты, разномастные причудливые куски непонятных тряпок. Ночное небо – ясное, спокойное, но – совершенно беззвёздное. Фасады домов накренились, изогнулись… от них – переливами – исходило свечение: мягкое, многоцветное, наполняющее дома до последнего пятнышка, до последнего штриха… выступающее из каждой прощелины… Фонари, запрокинутые лампами в небо, отливали сиреневым… — 35 —
|