Легенда о Марке и Изольде

- Горе мне, несчастной! - воскликнула королева Изольда. - Не дал мне Господь дожить до того, чтобы увидеть Тристана, моего милого, один бы раз, один бы только раз. Он хочет, чтобы я утонула в этом море. Еще бы раз побеседовать с тобою, Тристан, и мне легко было бы умереть! Если я не явлюсь к тебе, дорогой, значит, Бог этого не желает, и в этом мое большое горе. Смерть мне нипочем: если Богу угодно это, я приму ее; но, дорогой мой, когда ты об этом узнаешь, ты умрешь, я в этом уверена. Такова наша любовь, что ни ты без меня, ни я без тебя не можем умереть. Я вижу перед собой твою смерть и в то же время свою. Увы, друг мой. не сбылось мое желание - умереть в твоих объятиях, быть погребенной в твоем гробу, не суждено это было нам с тобою. Я умру одна, без тебя, исчезну в море. Может быть, ты не узнаешь о моей смерти и будешь еще жить, поджидая моего приезда. Если Богу будет угодно, ты даже исцелишься; может быть, после меня полюбишь другую женщину, полюбишь белорукую Изольду. Не знаю, что станется с тобой; что до меня, дорогой, то если бы я узнала, что ты умер, я не могла бы жить больше. Пусть же Господь позволит мне исцелить тебя или нам вместе умереть одной мукой!

Так стонала королева, пока длилась буря. Через пять дней она утихла. На самой вышке мачты Каэрдин весело натянул белый парус, чтобы Тристан издалека мог различить цвет. Уже Каэрдин видит Бретань. Но, увы, вслед за бурей почти сразу наступило затишье. Море расстилалось спокойное, гладкое, ветер не надувал парусов, и моряки тщетно лавировали вправо и влево, взад и вперед. Вдали виднелся берег, но ветер унес их лодку, и они не могли пристать. На третью ночь Изольде приснилось, будто она держит на коленях голову большого кабана, которая пятнает кровью ее платье, и она поняла, что уже не увидит своего милого живым.

Тристан был слишком слаб, чтобы оставаться на Пенмархской скале, и уже много дней лежал он в комнате, вдали от берега, плача по Изольде, которая все не являлась. Печальный и измученный, он жалуется, вздыхает, мечется на своем ложе: вот-вот, кажется, он умрет от желания.

Наконец ветер окреп, и опять показался белый парус. Тогда белорукая Изольда <###> подошла к ложу Тристана и сказала ему:

- Друг, Каэрдин возвращается: я видела его судно на море. Оно подвигается с большим трудом. Однако я его узнала. Лишь бы только принесло оно то, что может тебя исцелить!

Тристан затрепетал.

- А уверена ли ты, моя дорогая, что это его судно? Скажи же, какой на нем парус.

- Я его хорошо рассмотрела: они его совсем распустили и поставили очень высоко, потому что ветер слабый. Знай же, что он… он… он белый. – и глаза ее заблестели от влаги слез. Но то были не слезы боли от обиды, что ее соперница так близка, а слезы радости от того глубокого чувства подлинной любви, которое она мгновенно ощутила, ведь только что она сумела одолеть себя и не позволила любимому испытать сильнейшую боль в эти последние минуты его жизни, ведь он вряд ли перенес, если бы услышал, что парус черный, и умер бы мгновенно. За эти несколько дней, пока судно ее брата не могло подойти к берегу, в Белорукой Изольде шел поединок между двумя чувствами – ненавистью, усиленной близкой возможностью жестокого мщения, и чувством, которое росло, когда она, несмотря на усталость, старалась поддерживать жизнь в теле возлюбленного. Забота о нем вызывала какое-то совершенно новое, прежде неизвестное ей, но теплое чувство, отчего временами забывались душевные обиды, нанесенные ей Тристаном.