От преследования принца спастись можно было только у короля. Шико пришлось искать убежища у Генриха III. Король воспользовался тем, что бедный дворянин Шико был как бы... уже мертв. Приговоренный к смерти принцем и чудом спасшийся после падения на мостовую, Шико... принадлежал стихии смерти. За покровительство, оказанное ему Генрихом, он расплатился тем, что стал шутом — надел на себя маску смерти и обязался говорить королю правду, как бы горька она ни была, что было смертельно опасным занятием во времена любого абсолютизма... впрочем, это смертельно опасно и сейчас. Чтобы избежать гнева монарха Шико, как и любой шут, поклялся высказывать ее, не расстраивая при этом своего покровителя. Должность «единственного человека, который говорит правду», автоматически ставила его на место ближайшего личного советника короля. Шико был необычным шутом. Он был единственным шутом за всю историю Франции, который носил шпагу — дворянский атрибут «благородной смерти». В марте 1584 года ему был пожалован королем аристократический титул. Шико пользовался при дворе последнего Валуа свободой, равной той, которой был удостоен за тридцать лет до него шут Трибуле при дворе Франциска I, и той, которая будет предоставлена сорок лет спустя Ланжели при дворе короля Людовика XIII. Шут обладал неограниченными возможностями. Ему было позволено абсолютно все: можно было улечься спать посередине зала во время королевской аудиенции или при людях обозвать короля дураком. Шут мог сидеть на королевском троне, мог стоять впереди короля, позади него, рядом, мог говорить от имени короля, мог передразнивать его. Основной работой шута была... глупость. Он должен был веселить и развлекать короля. Шико с этим прекрасно справлялся, его мрачноватое чувство юмора было потрясающим. Говорят, что именно с его именем связана поговорка «может мертвого рассмешить» — он на самом деле пытался это делать! Ходят слухи, что, по крайней мере, один раз у него это получилось! Связь шута со стихией смерти видна и в другом привычном обороте речи: от его лихих дурачеств «король чуть со смеху не помирал». Власть глупости над жизнью и смертью, похоже, была понятна чудом выжившему, но надевшему маску мертвеца дворянину. Шико любил пародийно распевать духовные гимны и декламировал стихотворные сатиры. Он составлял бывшие тогда в большом ходу анаграммы: находил в имени каждого дворянского повесы намеки, донельзя обидные для того, чью личность он высмеивал. — 172 —
|