Имагинатор

А у меня была другая история, иная фабула. Мне до Ирочки Маманидзе-Петраковой, урожденной Дягилевой не было никакого дела. Вероятно, она об этом догадывалась и потому слегка меня недолюбливала.

После странного случая под Ивантеевкой я несколько сник. Во-первых, друга было жалко. Не думал он, наверное, что так получится, да и вряд ли хотел того. Во-вторых, было жалко себя — с кем теперь поговорить о вещах таинственных и экстраординарных? В-третьих, друг мой не оказался мудрым человеком, раз приключилось с ним такое. Он оказался всего-лишь навсего умным. Но, к сожалению, уже усопшим (ушедшим?).

Известная байка: в чем различие между дураком, умным и мудрым? Если дурак попадает в глупую ситуацию, то наверняка попадет в нее снова. Умный, попав в глупую ситуацию, сделает надлежащие выводы и больше в нее не попадет. Мудрый же вообще никогда в нее не попадет.

Друг мой попал в скверную ситуацию. И неважно, сделал он выводы из нее или нет. Он все равно никогда в нее уже не попадет. Он вообще ни в какую ситуацию уже не попадет. Значит, выходит, что сейчас он все-таки мудрый. Но мудрость его, увы, теперь не доступна.

И все-таки, я уже ощутил некий вкус к интеллектуальному бродяжничеству и почти почувствовал себя настоящим вагобондом. И посему даже драматический уход моего друга не смог помешать мне в моих устремлениях...

Быть может, в моем мировоззрении и проявлялась некая доля пафоса, но я искренне полагал, что познание истины делает человека независимым. Теперь-то я тем более понимаю, что это так, не впадая уже в смущение от возможности быть торжественным или патетичным. Для меня прояснилось в полной мере понятие независимости. Оно означает мужество — качество, необходимое для того, чтобы в полной мере ощутить все возможности бытия и многообразия жизни. Как это ни странно, но сам факт существования требует от нас известной доли мужества. В противном случае рано или поздно начнется ад. И здесь нет никакого героико-романтического флера. Просто я сказал себе: «Твой путь должен быть четким, ясным и отмеченным мужественной простотой».

Причудливая прихоть того, что зовется судьбой, потаенной нитью, пролегла сквозь дороги моих странствий. В конце-концов я свыкся с мыслью о том, что я — путник. Не путешественник, но именно путник. Вроде бы какая между тем и тем разница? И стоит ли эту разницу проводить? Но раз я ее провел, значит на то были свои причины, свой мотив.

Путешественник — лицо либо физическое, либо юридическое. Путник — всегда мистическое. Причем мистика вовсе не означает помпезно экзальтированные описания своих восторгов и озарений, это — не псевдобожественные откровения фанатика истероида, но тонкое, почти интимное проникновение в ощущение сопричастности с протекающим рядом с тобой бытием. Оно везде. Оно может притаиться в деревянной калитке и спокойно поджидать тебя, вслушиваясь в твои приглушенные шаги. Ты спокойно идешь, и походка твоя, словно размеренный дождь, убаюкивает мягкую землю. И за юрким поворотом тропинки вдруг проваливаешься в гулкую Бездну Бытия. Скрипнет калитка и словно не скрип это вовсе, но шорох шепчущего пространства.