Я ухожу в степь, чтобы подобно кочевнику долго странствовать по ней. Но вовсе не для того, чтобы увидеть что-то новое, а чтобы в непрерывности скитания видеть все время одно и тоже. Наполняет пустота того, кто изучает ее свойства. А Бог — наполненность этой пустоты. И принять ее — значит приблизиться к Нему. Важно только место, где ты стоишь, и место, куда ты идешь — но это одно и то же место. Всего остального не существует. В тундре нет разницы между «здесь» и «там». Равнина учит ясности, которая сама по себе есть величайшая тайна, и любая разгадка неизменно мельче ее. Я устремляюсь в степь, потому что лицом к лицу хочу увидеть сфинкса, у которого нет никаких загадок. Степь пронизывает и душу. Между нашими мыслями, как и между частицами вещества пролегает пустота. Велик тот, кто испытал на себе влияние пустоты .мира. Велик тот, кто способен быть пустым. Не кроется ли смысл и самого исходного акта творения из «ничего» всякий раз, когда он воспроизводится в работе художника или мыслителя, извлекающих свои миры все из той же пустоты? Я еду навстречу великой равнине, чтобы всмотреться в ее чистое зеркало. Поезд невидимыми колесами отбивает минуты и километры. Я погружаюсь в сон. Во мне простирается равнина. Я кочевник в степи, и я степь. И на самом деле я не знаю, что сплю. Где мое тело? Где мое сознание? Где пролегает то, что я называю границами? В течение двух месяцев я странствовал по тундре, перемежая дела со склонностью к бродяжничеству, которое, впрочем, сделалось чуть ли не основным делом. Тем не менее свои профессиональные заботы я решал вовремя и исправно, а потому полагал, что имею право остальную часть времени проводить, как мне заблагорассудится. И я узнавал пустоту, кочевал по заснеженной степи и на чистых страницах снега ногами писал книгу своих странствий. Обретался ли мною новый опыт? Не знаю. Поживем — увидим. Об опыте нельзя говорить словами, потому что опыт — явление внеязыковое и языком не передающееся. Таким образом любые заявления бесполезны. Единственно достоверный критерий — переживание. Если качество моей жизни поменяется, значит опыт приобретен. И тогда я уже смогу поразмыслить о нем и сделать какие-то выводы. Единственное, что я могу сказать сейчас — это то, что мои впечатления практически совпали с теми предощущениями и переживаниями, которые я испытал на вагонной полке. Что ж, а теперь домой. Мысль о возвращении доставляет мне радость. Дом теперь для меня ознаменовался новым смыслом. Я обрел понимание, что и в городе, и на улице, и в доме, и даже в любой комнате есть своя маленькая степь. — 118 —
|