|
- Компьютер хотелось бы оставить, - откуда-то из угла вякнул Олаф. – Он нам пригодится ещё. - Хорошо. Насчет компьютера я поговорю. Думаю, с остальным всё ясно, и тут в самом деле возражений нет. Надо уходить в самостоятельное плавание, поскольку никакой связи с прошлым ни наши методы, ни наши цели больше не имеют. Мы, разумеется, сохраним все наши связи, которые могут очень серьезно помочь в реализации каких-то странных экспериментов, если они нам потребуются… в общем, учредим некую общественную организацию… институт. Я поработаю над тем, чтобы подработать нормативные документы… оформить структуру и так далее… в общем, прощай, Служба…, здравствуй НИИЧАВО… узок их круг, страшно далеки они от народа… а что касается «проникновения», то насколько я понял, возражений нет? Тогда и делать нам тут больше нечего, пора жить дальше. Когда будут новости, сообщайте… Я выполз на улицу. Светило яркое солнце, было приятно смотреть на сочно-зеленую траву, но состояние было каким-то сумбурным и неуютным, и лень было думать – почему именно. Мое ироничное сравнение с НИИЧАВО, которое, несомненно, все поняли, так как Стругацких читали (по моей наводке, конечно), так же как и неуютность моего состояния, являлись отражениями некоторого конфликта, который происходил во мне самом. Суть его сводилась, в общем, именно к тому, о чем говорил Отто: неприятно находиться в ситуации, когда не существует никаких объективных способов подтвердить или опровергнуть опыт. Неприятно вставать на одну доску с пиздоболами и эзотериками, ведь именно так это и будет выглядеть со стороны. Всякие заверения о «твёрдости» и прочем – как и кем они могут быть проверены, если под словом «проверка» понимать что-то научное? Да никак. Конечно, сами мы можем сравнивать собственные переживания, но даже и в этом случае нет способа сказать – придумал что-то человек на ходу или это у него такой специфический опыт. Фактически, мы сваливаемся в чисто интроспективную психологию, и это мне, конечно, не могло не нравиться. - Грустишь? Я обернулся и увидел подошедшую Каталину. С ней мы пересекались несколько раз, но близко как-то не сходились. Просто потому, что ситуация как-то не складывалась благоприятно к нашему общению. Она принадлежала, так сказать, к старшему поколению, ей было под пятьдесят, и, проводя с ней собеседование, я был несколько напряжен, как и с другими «возрастными» сотрудниками, ожидая от них наибольшего сопротивления, непонимания и даже недоверия, и если мои ожидания в целом на этот счет скорее можно считать оправданными и оправдавшимися, то Каталина явилась одним из счастливых исключений, так легко и, я бы сказал, чересчур охотно идя навстречу моим идеям и предложениям, довольно-таки сырым, что надо признать, что поначалу это заставило меня даже усомниться в её искренности, так что первые минут пять-десять я потратил именно на то, чтобы, переведя разговор с переформирования Службы на что-то лёгкое и незамысловатое, просто прощупать её отношение ко мне, попробовать почувствовать – что же за человек передо мной, как она относится ко мне лично, что она думает о жизни вообще и о Службе в частности, чего бы она хотела от себя и от меня, как она реагирует на то или иное, потому что в конечном счете - что я старался твердо помнить и к чему себя возвращать в процессе собеседований – мне с ней работать, обсуждать вопросы и эксперименты, в которых я сам пока что понимал очень мало, и тут очень важна… сонастройка, что ли, способность слушать, способность в случае необходимости подсказать партнеру то, что он сам увидеть не может или даже не хочет в силу тех или иных особенностей личности, ведь в планируемой мною деятельности именно личность экспериментатора будет задета и, возможно, даже трансформирована в непредсказуемой степени. — 239 —
|