|
Все эти вопросы я формулировал несколько формально, отвлеченно. Опыт покажет. Периоды активной деятельности иногда сменяются периодами полного её отсутствия и отсутствия малейшего желания какой-либо деятельности. Раньше такие спады в желаниях меня тревожили, но сейчас я стал относиться к этому спокойнее, когда заметил, что насыщенность жизни при этом снижается несущественно, и что есть особое удовольствие от ничегонеделания. Иногда после завершения периода ничегонеделания я обнаруживал, что в совокупности желаний произошли существенные изменения, словно во время этой тишины происходила какая-то переоценка интересов и ценностей. Именно в такой период времени мне на голову и свалилась Эмили, причем не одна. С ней был какой-то довольно старый мужчина, хотя и весьма энергичный и неглупый, как мне показалось. Я вяло поприветствовал из обоих, сидя в шезлонге у заросшего пруда, где они меня и обнаружили. - Пойду-ка я покакаю…, меланхолично ответил я на приветствие Эмили. – Это займет минут десять, посидите тут… чудесный пруд, между прочим. Сейчас я научился делать пруды, производящие впечатление многолетней глухой заброшенности… Сидя на унитазе, я неожиданно подвергся приступу очередных детских воспоминаний. Я был исключительно застенчивым, что иногда приводило к мучительным ситуациям. Например, я страшно стеснялся ходить в туалет, особенно какать, и когда мне приходилось жить в детских лагерях или лежать в больницах, я предпочитал откладывать покак на потом. Желательно – на ночь, когда все уже спят. Иногда я доводил себя даже до болезненных состояний. Причем откуда это всё взялось, я пока не вспомнил. Вернувшись, я нашел их там же, и как и в начале, мне это было безразлично, и я снова завалился на шезлонг, равнодушно пялясь в небо. - Это Фриц, - произнесла Эмили. - О, Фриц! Чудесно. Зови меня Иваном, - отреагировал я. - В прежние времена мы всех русских звали Иванами, - кивнул он. – Всех тех, с кем наши сталкивались на востоке. - Тебе тоже довелось повоевать в СС? - Поработать, - кивнул он. - Поработать в СС мне довелось, а повоевать – нет, зачем мне это… ты, как я погляжу, человек тихий, спокойный, ты меня поймешь. Зачем воевать? - Ну как… территории, возврат того, что отняли у Германии после Первой Мировой, восстановление справедливости…, - вяло перечислял я. - А, справедливость… ну, я не думаю, что её можно было добыть путем вторжения в Польшу, в СССР… знаешь, - размеренной интонацией продолжал он, - тогда все говорили о справедливости, и все были воодушевлены тем, сколько всего Гитлер сделал для воссоединения немецкого народа, варварски разделенного Версальским преступлением. — 146 —
|