|
Вернувшись в конце дня с раздраженной от порошка до крови кожей, я увидела, что хозяева уже дома, и что настроение у них приподнятое. (В отличие от моего: мало того, что на меня свалили самую неприятную часть хозяйственных хлопот, так еще и кожа, которую я с ненавистью терла стиральным порошком, смешанным с белым манычским песком, болезненно распухла и горела адским пламенем.) Знахарка же, не заметив моего состояния (или сделав вид, что не заметила), весело спросила: — Ну что, доча, все хорошо, справилась? — Справилась, — кисло ответила я и пошла в хату мазать кремом пылающую кожу. Едва я, морщась и кусая от боли губы, успела обмазаться антисептическим кремом, как Домна Федоровна позвала меня ужинать. Я отказалась: аппетита, после сегодняшних приключений, не было и быть не могло, но хозяйка буквально силой вытащила меня из хаты и привела за стол. Только я взглянула на стоявшие на нем блюда, как меня затошнило. Цыплята в ореховом соусе, тушеная нутрия в горшочке, фаршированная рублеными желудками гусиная шея, копченая лопушина, тефтели в томате с черносливом, кровяная колбаса, нарезанный дольками вареный язык, паштет из печени с зеленым луком, жареный толстолобик, блюдо отборных раков, гора пирожков, сочащихся чем-то красным и сладким, деревянная миска с крашенками (яйца здесь продолжают красить вплоть до праздника Отдания Пасхи); над всем этим фантастическим изобилием высились два больших глиняных кувшина, покрытых серебряной испариной (думается, их только что достали из погреба, где температура даже летом остается чуть выше нуля). Довершали натюрморт пять старинных, чеканного серебра, кубков (каждый объемом не меньше полулитра). Я в изумлении глядела на этот фантастический, ломящийся от скоромного стол (из овощных блюд здесь наблюдался только томатно-чесночный соус в соуснике). Таким столом казаки не разговлялись даже на Пасху! Что же случилось сегодня? — У вас какой-то праздник? — спросила я хозяйку. — Да не. То родичи гостинцев передали, — ответила она. — Кушай, доня. Не спросясь, она взяла мою тарелку и наложила по куску всего, что было на столе. Я посмотрела на оказавшуюся передо мной гору еды, и мне стало смешно и тоскливо одновременно: они что, издеваются надо мной? Как бы в подтверждение этой мысли Алексей Петрович взял один из запотевших кувшинов и до краев наполнил мой кубок густым вином темно-гранатового, почти черного цвета. Точно так же — до краев — он налил вина и в остальные кубки. — Любо! — пробасил казак. Мы подняли серебряные кубки. Я пригубила и хотела поставить, но Алексей Петрович не дал мне этого сделать, задержав кубок за дно. — 50 —
|