|
Мы любили ходить слушать, как Сенька перед заведующим «отдувается». Приходилось все-таки. Заведующий говорит: – Это ты неправильно сделал, результаты нехорошие получились. А Сенька? А Сенька молчит. Заведующий присмотрелся к нему и снова начинает: – Надо лучше разбираться, товарищ Дружнов, нельзя так… Надо точнее, гораздо точнее, понимаешь? Молчание. – Понимаешь? И вот Сенька наконец отвечает: – Да. И заведующий на него смотрит, и мы смотрим, и видим, что в этом одном слове Семен больше сказал, чем другой в целой речи наговорит. Видно, что Семен действительно согласен, что он все понимает. Не такой он человек, чтобы зря свое «да» потратить. Учился Семен на «отлично» и работал по-стахановски. А если приходилось ему где-нибудь старшим быть или бригадиром, так уже кругом никаких разговоров не было. Хватка у него была железная: посмотрит только удивленно, поднимет одну бровь, и каждый понимает, что разговоры кончены. В этом году он приехал в Москву, а нас здесь целая колония бывших колонистов. И вдруг узнаем, едет Семен Дружнов получать орден. Конечно, чествовать. Встретились, обнимались, целовались и спрашиваем, за что орден. А он молчит. – Да говори, это же ни на что не похоже! Пришлось ему все-таки разговориться: – Да… за боевую подготовку. – Ну? – Я же сказал. – Ничего ты не сказал… Какая боевая подготовка? Что ты делал? Летаешь? На чем летаешь? – Эсбэ. – Скоростной, бомбардировщик? – Угу. – И что? А он поднял руку, повертел пальцем в воздухе; пойми, что это значит: мертвая петля, или штопор, или какое-нибудь там скольжение. Так ничего и не добились. Не за один день, постепенно кое-что выяснили: отпуск у него на два месяца; бабушка его еще жива и живет с ним при каком-то аэродроме; хочет Семен побродить по музеям, по Москве. Мы вообразили, что он нуждается в нашей помощи. Но однажды он остановился против одной церкви на Ордынке, посмотрел, помолчал и вдруг говорит: – Шестнадцатый век, вторая половина. Мы прямо в восторг пришли, хором потребовали объяснений, кричали, просили, но добились только одного слова: – Шатровая. Показал рукой и пошел дальше. Больше всего приставал к нему Виталий Горленко. Виталий теперь авиаконструктор, до зарезу ему нужно было узнать мнение Семена насчет новой конструкции самолета. На разные лады расспрашивал: – А может, так удобнее? А если отсюда залезть? А с этой стороны неудобно? А если такие приспособление? Семен внимательно выслушал все его вопросы, потом молча достал карандаш и бумагу, оглянулся, дернул Виталия за рукав и потащил его в самый дальний угол. А ведь мы его друзья уже десять лет. С Виталием он, представьте себе, разговаривал долго, доносились до нас отдельные непонятные слова: «угол перемещения», «инерция будет мешать». Кончили они совещание, мы и говорим: — 324 —
|