|
– Вот был человек! Глаза такие, аж синие, такие черные, как глянет, так аж в животе холодно. Он как в Перекопе был, так аж нашим было страшно. – Что ты все о Зубате рассказываешь? – спрашивают ребята. – Ты его адрес знаешь? – Какой адрес? – Адрес, куда ему писать, ты знаешь? – Нет, не знаю. А зачем ему писать? Я поеду в город Николаев, там найду… – Да ведь он тебя прогонит… – Он меня не прогонит. Это другой меня прогнал. Говорит: нечего с дурачком возиться. А я разве дурачок? Целыми днями Полещук рассказывал всем о Зубате, о его красоте, неустрашимости и что он никогда не ругался матерной бранью. Ребята прямо спрашивали: – Подрывать собираешься? Полещук поглядывал на меня и задумывался. Думал долго, и, когда о нем уже забывали и ребята увлекались другой темой, он вдруг тормошил задавшего вопрос: – Антон будет сердиться? – За что? – А вот если я подорву? – А ты ж думаешь, не будет? Стоило с тобой возиться!.. Васька опять задумывался. И однажды после завтрака прибежал ко мне Шелапутин. – Васьки в колонии нету… И не завтракал – подорвал. Поехал к Зубате. На дворе меня окружили хлопцы. Им было интересно знать, какое впечатление произвело на меня исчезновение Васьки. – Полещук-таки дернул… – Весной запахло… – В Крым поехал… – Не в Крым, а в Николаев… – Если пойти на вокзал, можно поймать… И незавидный был колонист Васька, а побег его произвел на меня очень тяжелое впечатление. Было обидно и горько, что вот не захотел человек принять нашей небольшой жертвы, пошел искать лучшего. И знал я в то же время, что наша колонистская бедность никого удержать не может. Ребятам я сказал: – Ну и черт с ним! Ушел – и ушел. Есть дела поважнее. В апреле Калина Иванович начал пахать. Это событие совершенно неожиданно свалилось на нашу голову. Комиссия по делам несовершеннолетнего поймала конокрада, несовершеннолетнего. Преступника куда-то отправили, но хозяина лошади сыскать не могли. Комиссия неделю провела в страшных мучениях: ей очень непривычно было иметь у себя такое неудобное вещественное доказательство, как лошадь. Пришел в комиссию Калина Иванович, увидел мученическую жизнь и грустное положение ни в чем не повинной лошади, стоявшей посреди мощенного булыжником двора – ни слова не говоря, взял ее за повод и привел в колонию. Вслед ему летели облегченные вздохи членов комиссии. В колонии Калину Ивановича встретили крики восторга и удивления. Гуд принял в трепещущие руки от Калины Ивановича повод, а в просторы своей гудовской души такое напутствие: — 31 —
|