Том 2. Марш тридцатого года

19

Лампа горела по-прежнему на окне. За партами сидели свободные лицедеи, а впереди, на том месте, где обыкновенно расхаживают учителя, шло действие. С книжкой в руках подавал текст и исполнял обязанности режиссера инспектор высшего начального училища Константин Николаевич. На его тужурке еще поблескивали старомодные петлицы, только орлы на них были без коронок. У Константина Николаевича лысина до половины головы. Другой учитель, маленький, подвижный, казавшийся очень умным, исполнял роль Хлестакова, а конторщик завода, Лысенко, – Осипа.

Алеша сидел рядом с Ниной, и каждое слово пьесы казалось ему по-новому могущественным и остроумным. Он громко смеялся. И Константин Николаевич оглядывался на него с такой торжествующей улыбкой, как будто это не Гоголь, а он, Константин Николаевич, написал «Ревизора». У окна за длинной партой между двумя учительницами сидела Таня и посматривала на Алешу лукавым взглядом. Капитан спрятался сзади и добросовестно зубрил роль Тяпкина-Ляпкина.

Хлестаков произнес свой монолог. У учителя был тоненький, смешной голосок. Хлестаков выходил у него удачно. Он с хорошей, глуповатой тоской произнес: «Никто не хочет идти». Оглянулся. Один из учителей крикнул:

– А действительно, никто не хочет идти? Где Варавва?

Вараввы не было. Это и раньше все заметили.

– Что же это такое? Так же нельзя репетировать, – сказал обиженно Константин Николаевич. – На прошлой репетиции не было и сейчас нет. Почем нет Вараввы, кто знает?

Все оглянулись на Таню.

– Чего вы на меня, товарищи? Варавву позвал Муха по какому-то важному делу.

– Но нельзя же так, – еще более обиженным голосом произнес режиссер. – Мало ли какие важные дела! Мы ставим «Ревизора» первый раз на Костроме, это самое важное дело. А он срывает. Срывает!

Константин Николаевич обеими руками показал на свободную площадку «сцены», на которой в таком обиженном безделье торчал Хлестаков; всем сразу стало видно, что Варавва виноват.

Алеша сказал:

– Если Павел не пришел – значит, у него действительно важное дело.

– Какое такое у него важное дело? Заседание какое-нибудь?

Константин Николаевич слово «заседание» произнес с презрением. Алексей возмутился:

– Да что вы, Константин Николаевич? Павел – большевик, не забывайте.

– Да господи, большевик!

Константин Николаевич отвернулся и сказал горячо, обращаясь к классной доске:

– Большевик должен быть здесь, если такое культурное дело: «Ревизор»!

– Вы подумайте: на Костроме «Ревизор»!