|
И такого рода схем т. Покровская указывает несколько. И всюду приходит к выводу, что мы очень быстро эти схемы превращаем в трафарет. Схема сама по себе не беда. Схема — это то, что можно наполнить живым содержанием, но когда живого содержания не хватает, то схему начинают наполнять повторениями, которые не нужны, и это показывает малую подвижность наших писателей: вот крупные задания диктуются, по ним делаются рецепты, по этим рецептам пишутся вещи, а настоящего чутья к жизни во всем ее многообразии пока еще нет. Мы жалуемся часто, что литература для детей слишком сухая, что сказать — автор знает, а как сказать — не умеет. Тут нужна взаимная помощь и большая работа, которая помогла бы изжить эти недостатки, совершенно естественные в начале такого большого дела. Несколько слов о литературе взрослых и ее использовании для детей. Мы здесь должны менее цензорски подходить к этому делу, чем мы это делаем. Если книга для взрослых попадает в руки очень маленького ребенка, который не приспособлен к ее чтению, он ее выбросит, она ему не пригодится. Если же ребенок вцепится в эту книгу, если он эту книгу будет прятать, как мы прятали книги от наших учителей и маменек, нам не нужно становиться в такую позу: «Ах, он погиб!» Наша беда в том, что мы считаем, что для взрослого годится каждая книга, между тем плохая книга для взрослых вообще не должна бы существовать на свете, а хорошая книга для взрослых хороша и для ребенка, если она ему понятна и его заинтересовала, и особой беды от того, что он не поймет ее или поймет превратно и испытает некоторый шок, не будет. Наоборот, чем более запретна книга, тем более она вредна ребенку и тем пагубнее шок. Положим, ребенок стянул у вас книгу Золя. Он многого не поймет, а многого не нужно ему понять. Если он прочтет ее тайно, будет большая беда, если же он прочтет ее под вашим руководством и при вашей помощи, беда будет меньше, а может быть, будет благо. Между хорошими и плохими книгами есть прослойка сомнительных книг, именно с педагогической точки зрения. Есть хорошие писатели, которые сквернословят. Ну конечно, сквернословить не пристало как детским писателям, так и писателям для взрослых, но сказать, что по существу гнилые книги, которые недостойны прикоснуться души ребенка, хороши для нас, — значит проводить порнографический взгляд на литературу. Взрослым было бы стыдно, если бы дети знали, что они такую литературу читают. Лучше сделаем наше чтение таким, чтобы нам не было стыдно детей, но в общем борьба за то, чтобы дети не брали книг для взрослых, — это гнусная черта нашего буржуазного прошлого, нашего прежнего семейного быта. Чем скорее мы ее изживем, тем лучше. — 114 —
|