|
Мы испугались, но небо снова закрылось и вслед за этим раздались удары, похожие на выстрелы... Подбежав к дому, мы увидели моего отца, С.Е. Семенова, лежащего у амбара без чувств напротив крыльца дома. Марфа и я ввели его в избу. Было ли во время появления огня жарко, я не помню. В это время мы сильно испугались. Во время ударов земля и избы сильно дрожали, и в избах с потолков сыпалась земля. Звуки сначала были очень сильные и слышались прямо над головой, а потом постепенно стали все тише и тише». Представляют интерес показания очевидцев, которые в момент катастрофы находились непосредственно в пределах зоны разрушений. 12. Ближе всего к эпицентру находился чум эвенков Ивана и Акулины находился даже в зоне светового ожога деревьев на расстоянии, вероятно, около 25-30 км на ВЮВ. Позднее Акулина из рода Мачакутырь рассказала (записано И. Сусловым): «В чуме нас было трое: я с мужем моим Иваном и старик Василий, сын Охчена. Вдруг кто-то сильно толкнул наш чум. Я испугалась, закричала, разбудила Ивана, мы стали вылезать из спального мешка. Видим, вылезает и Василий. Не успели мы с Иваном вылезти и встать на ноги, как кто-то опять сильно толкнул наш чум, и мы упали на землю. Свалился на нас и старик Василий, будто его кто-то бросил. Кругом был слышан шум, кто-то гремел и стучал в элюн (замшевая покрышка чума. – И.С.). Вдруг стало очень светло, на нас светило яркое солнце, дул сильный ветер. Потом кто-то сильно стрелял, как будто лед лопнул на Катанге, и сразу налетел Учир-плясун (смерч – И.С.), схватил элюн, закрутил и утащил куда-то. Остался только дюкач (остов чума из 30 шестов – И.С.). Я испугалась совсем и стала бучо (потеряла сознание – И.С.), но вижу: пляшет учир. Я закричала и сразу живой опять стала (очнулась. – И.С.). Учир свалил на меня дюкча и ушиб шестом ногу. Вылезла я из под шестов и заплакала: сундучок с посудой выброшен из чума, и он валяется далеко, раскрыт, и многие чашки разбиты. Смотрю я на лес наш и не вижу его. Многие лесины стоят без сучьев, без листьев. Много-много лесин на земле лежит. На земле горят сухие лесины, сучья, олений мох. Смотрю, какая-то одежда горит, подошла и вижу – наше заячье одеяло и наш меховой мешок, в котором мы с Иваном спали. Пошла я искать Ивана и старика. Смотрю, на сучке голой лиственницы что-то висит. Подошла, потянула палку и сняла. Это была наша пушнина, которая раньше висела привязанной к шестам чума. Лисьи шкурки обгорели, горностай стал желтоватым и грязным, в саже. Многие шкурки белок сморщились и пересохли. Взяла я пушнину, заплакала и пошла искать мужиков своих. А на земле сушняк горит и горит, дым кругом. Вдруг слышу, кто-то тихонько стонет. Побежала я на голос и увидела Ивана. Лежал он на земле между сучьев большой лесины. Рука его сломалась на бревне, кость порвала рубашку и торчала, на ней засохла кровь. Тут я упала и опять стала бучо. Но скоро опять живая стала. Иван «проснулся», громче стал стонать и плакать. — 81 —
|