И лук, и стрелы Умун взял в древнем лабазе вымершего давно рода Горогиров. Может быть, и сам происходил из этого рода. Шаманом не был, хотя кое-кто и считал его шаманом. К людям с тех пор, как ушел от них, никогда не приходил. Если люди приходили к нему, поил и кормил их, но в разговоры не вступал. Весной и осенью каждый род из кочующих вблизи лабаза Умуна приносил в определенное место соль, муку, немного огненной воды, всякие безделушки и гостинцы. Подарки эти год от года накапливались, но люди замечали, что кое-что из них Умун все-таки брал. К тому месяцу Телят, когда собраны были Великий суглан и Большой совет старейшин, было Умуну, вероятно, около тридцати лет и пять из них никто его не видел. Знали, что жив, что бродит по Кимчу, живет в белых березовых лесах за озером Чеко летом и где-то среда болот в лесных озерах зимою. После Большого камлания, когда Великий шаман сказал, что надо уходить прочь от родных мест, что предки предупредили его об этом и что новый круг кочевья должен быть далеко от нынешнего, люди вспомнили и об Умуне. На Кимчу побежал шаман рода Почогиров, чтобы предупредить одинокого человека о грозящей опасности. Все еще лежал снег по сопкам и хребтинам, распадки наполнились водой, вспухли реки, и Великая котловина стала вовсе непроходимой. Но тот шаман все-таки нашел Умуна. «Предки сказали, надо уходить из родных мест. Никто не должен быть тут после месяца Телят в месяц Мучун, так сказали предки». «Я не слышал этого» - сказал Умун, и посланец едва уяснил это, поскольку речь была малопонятной. Умун забыл родной язык. Тогда шаман сказал то, во что не были посвящены люди тайги и что знали только старейшины родов и те, что общались с душами предков. «Верхние люди хотят посетить Дулю... Видеть это никто не должен». Умун рассмеялся ему в лицо и ушел прочь. Он не верил в души предков. Он ни во что не верил, кроме как в тетиву древнего лука охотников, умершего рода Горогиров и в их стрелы. За месяцем Телят приходит месяц Мучун. Рано в тот год налились и зацвели травы, рано прилетели на озеро Чеко лебеди, и по таежным озеркам и болотам заговорили журавли, тщетно разыскивая прежние свои гнезда. У журавлей короткая память, помнят они только родину, но гнезд родительских не помнят. Потому и кричат и весело ссорятся, вернувшись с утренней стороны земли, поскольку не решат, где кому жить. Не в пример им - молчуны лебеди. У них всегда один и тот же дом, одно на двоих озеро, и никто из их тихого рода не позволит себе посягать на чужое жилище. У лебедей и на небе есть свое пристанище, свой край, где гнездятся их души, и там тоже ни одна душа не посягнет на чужое жилище. — 174 —
|