Камни падают в небо

-Изба наша, как и ныне, тут и была - на горушке. Ее опосля только перетряхнули, а то так и стоит, как сто­яла. Хорошего леса изба. Какие плотники? Сами руби­ли. Папаша, я и братья ... Папаша умел и нас научил. Я и счас умею.

Я косы отбивал. Домашние кто, чем занимался. Мамаша рыбу чистила... Конечно, все работали. Я стучу, косу отбиваю, но вроде стук не мой. Замер. И слышу, грохотня пошла. Небо чистое-чистое - ни облачка, ни тучки. Самолетов-вертолетов, конечно, и в помине не было, это уже потом пообыклися. А грохотня случилась. На грозу навроде не похоже. Никак не похоже. Откуда, дескать, гро­хотня? А она пуще, пуще, вот так и катит...

Стоп...

По-прежнему ясно светило солнце. Сладко пахли скошен­ные пойменные луга. Вдоль реки стояли не сметанные еще в зароды копны, а небо было чистым и ясным. Но грохотало где-то совсем вроде бы рядом, словно бы гром этот жил сам по себе, не трогая землю, но сотрясая небо над головою по всему окоему.

-Стоп, думаю, а не конец ли свету? В тот год людишки
поговаривали, что конец свету, дескать, предвидится. Из
тайги это шло. Тунгусы прибегали, говорили: «Светопреставление!» Они по всей тайге зашевелилися. Много их к нам в село выходило. С верховья Подкаменной стада от­гоняли к нам на Нижнюю и далее к Лене-реке. Одежду хорошую на себя надевали. И наш народ с них скопиро­вался, из сундуков что получше и красивше на себя пя­лить. Женщины, конечно.

Передвижение эвенков началось сразу же после родово­го суглана-съезда всех родов, кочующих близко друг от друга, после месяца Телят - наш май. На тайном совете ста­рейшин постановили изменить круг кочевий - и каждому роду идти близко по новому кругу.

Потом было Большое камлание, на котором Большой шаман объявил о светопреставлении. Началось по тай­ге движение...

Зачем наряжались, сказать не могу. Ну, так вот, как к празднику, рядились, конечно, какой уж тут праздник, если конец свету! А может, вовсе и не конец? Может только преставление? Не знаю. Врать не буду. Одно скажу. - Тунгусы чего-то ждали…

И вот тебе грохотня идет по небу.

Дедушка у нас старый на печи лежал. Он дня своего ждал. В чистом во всем, борода, как миткаль, белая, во­лос-то на голове, поди, и не осталось, а череп такой розо­вый, чистый. Он с тунгусами долго жил, по ихнему лопо­тал. Я о дедушке, конечно, вспомнил. Привскочил, конечно, на крыльцо. Шарюсь по небу - чисто вокруг, небо-то, как сейчас, белое-белое.

И - ах! Вдруг в небо-то второе солнышко выкатилось. Это-то, наше, мне значит, в темечко печёт, а это, значит, катит в глаза. Глядеть не можно - черно всё сделалось. Я в избу заскочил, а это новое-то солнышко в это вот окошко вошло и по печке вот так движется...