|
Странно, потом она позвала меня по имени, хотя я до сих пор не называла себя. Дора и сын и словом с ней не перемолвились. Кровь страшно запачкала простыню. Но когда на нее стали лить спиртное, то оно испарилось, даже не коснув- шись ткани ни единой каплей. То же самое произошло и с какой-то жидкостью, белой, как молоко. Рана уже за- крылась, ее всю обложили ватой и стянули ремнем. Потом уложили меня на пол, где я и провела около часа. Помню, как сильно билось сердце. Потом меняс ложечки угостили кофе, помогли одеться, и весь следующий день я провела в отеле. Вечером рана на затылке немного закровоточила, но утром я все-таки приняла ванну, и сняла тампоны. Под ними едва заметны были шрамы - у бедра и затылка. Вечером стало намного лучше, я снова зашла к Пачите, и она упрекнула меня за то, что так рано решила избавиться от тампонов: ведь они, объяснила Пачита, помогают астральным существам "ве- сти" меня дальше к полному выздоровлению. Между тем, спина моя вдруг ощутила поистине юную гибкость, и мне доставляло несказанное удовольствие де- ржаться прямо, - впервые за много лет. Более того, я начала испытывать в этом настоятельную потребность, будто кто-то раз и навсегда запретил мне горбиться. Глубокий покой разлился по всему моему существу, и не покидал меня еще три недели, пока не исчезли шрамы. Мой персональный врач, доктор Фуш, освидетельство- вал резкое улучшение состояния позвоночника (как ни- кто, Фуш знал, в каком состоянии он пребывал совсем недавно), и сказал, что уже нет и самой причины, вызвав- шей его болезнь, грозившую самым тяжелым исходом. Па- чита полностью заменила мне три позвонка, удалив обе злокачественные опухоли... Когда Хуан и Дора уже собирали меня в дорогу, в отель, рядом оказался аргентинский певец Лео Дан, которому Пачита полностью восстановила напрочь утраченную бы- ло роскошную шевелюру. А. ГЛАЗУНОВ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СПАСЕТ МИР Она уходила не оборачиваясь, маленькая, хрупкая и изящ- ная женщина. Но мне-то было известно, каким на самом деле сильйым и стойким человеком была Линда. И нео- бычным. Теперь я знал о ней многое, но меня не покидало чувство, что самого главного о Линде я так и не узнал. И не потому, что она не пожелала открыться, нет. Просто этого главного и важного о себе Линда не знала и сама. История ее еще недолгой жизни, рассказанная ею сначала в письмах, а потом и при встрече, настолько фантастична, что я решил изменить ее имя и не указывать фамилии. — 37 —
|