|
Казалось, вся вселенная обрушилась на него и давит непомерным грузом. Он ощутил прилив ужаса, который превосходил все, что ему доводилось испытать до сих пор. «Наверное, так чувствует себя человек, которого душит удав или который погибает во время землетрясения под обломками рухнувшего дома», — думал Крис. На него нахлынули видения тысяч людей, страдающих и умирающих при всех обстоятельствах, какие только можно себе вообразить, и он почувствовал их боль. Он видел, как животные убивают друг друга и их тоже преследуют и убивают. Он отождествлял себя со всеми сразу и был уверен, что умирает. Внезапно возникло другое переживание, которое становилось все ярче. Крис ощущал себя зародышем, запертым в утробе матери. Мощные сокращения мышц матки крепко удерживали его на месте. Шейка матки превратилась в стальное кольцо — препятствие, которое казалось непреодолимым. Сокрушительное давление и удушье причиняли невыносимые муки. В сознании Криса возникла страшная мысль: «Я умираю и рождаюсь одновременно. Между двумя этими событиями нет никакой разницы! Муки рождения и страдания смерти — одно и то же!» Он думал о Сартре, о других философах-экзистенциалистах, о театре абсурда. «Они знали! Человеческая жизнь абсурдна, чудовищна и абсолютно тщетна! Это бессмысленный фарс, жестокая шутка, сыгранная с человечеством. Мы рождаемся нагими, испуганными, беспомощными, страдаем всю жизнь и умираем страдая. Мы обманываем себя, думая, что в жизни есть какой-то смысл. Все дело во времени, и мы уходим туда, откуда пришли. Жизнь — не что иное, как ожидание Годо*. Крис безуспешно пытался найти в жизни хоть какой-нибудь смысл. Теперь он понимал, что заново переживает собственное рождение, полностью осознавая некоторые эмоциональные и физические отпечатки, которые этот трудный биологический процесс оставил в его мозгу и клетках тела. Но он чувствовал: чтобы рождение завершилось, необходимо найти в жизни смысл, что-нибудь такое, что сделает жизнь стоящим занятием. Крис был убежден, что если не преуспеет в этом, то навеки останется в этом кошмарном тесном мирке, пойманный в дьявольский пространно-временной виток, который связывает настоящее со временем его рождения и смерти. Но все, что бы он ни начинал, тут же беспощадно высмеивалось и уничтожалось. В голове у Криса неумолчно звучал внутренний монолог, окрашенный глубочайшим пессимизмом, — будто голос пособника дьявола, пресекающий все его попытки найти в жизни хоть какой-то смысл: «Зачем истязать себя физическими упражнениями, заниматься аэробикой, накачивать мышцы, если в конце всех нас ждет старческий маразм? — слышал Крис дьявольский шепот. — Зачем развивать мозг, искать знаний, если в конце жизни мы будем не в состоянии вспомнить, что ели вчера на обед? Все, что бы мы ни создали, рано или поздно разрушится само или будет разрушено». — 120 —
|